Игорь Лебедев - Расстрел на площади

— Господи! — выдохнула Мария Дмитриевна. — Где, неужто тоже на площади этой проклятой?

— Там, — кивнул Володя.

Мария Дмитриевна побледнела:

— Давно?

— Часа два назад.

— Я ж его в квартире заперла, — пролепетала Победа. — Може, вы обознались, дядь Володя?

— Надо бежать, — выпалила Мария Дмитриевна. — Ты вот что, Володя, сделай доброе дело, побудь тут вместо меня, лады? Беда, — позвала она, — скорее домой. Надо проверить, где Виссарион.

До дома было недалеко, но из-за того, что многие улицы оказались перекрыты, пришлось идти кружным путем.

— Скорее, скорее, — торопила Мария Дмитриевна.

Добравшись в конце концов до дома, они обнаружили, что квартира пуста.

— Господи, — запричитала Мария Дмитриевна, — гле он, сыночек-то мой? Где Виссарион? — Она в изнеможении опустилась на диван.

— Может, где-то отсиживается? — предположила Победа.

— Ох, чует мое сердце, что-то неладно, ох чует… — И Мария Дмитриевна беззвучно заплакала. У нее дрожали губы, а слезы градом стекали по глубоким дорожкам морщин.

— Мама! — пыталась успокоить ее Победа. — Не переживай ты так! Сейчас он придет. Может, к Федьке забежал по дороге или еще к кому-то из ребят.

Вдруг Мария Дмитриевна прижала руку к груди и стала ловить воздух посиневшими губами. Из ее горла вырвался хрип.

— Что с тобой, мама, что с тобой?! — перепугалась Победа.

— Сердце, — с трудом выговорила Мария Дмитриевна, — как будто тисками сжало…

Победа кинулась к ящику серванта, где в доме Патрищевых хранились лекарства.

Мария Дмитриевна завалилась на бок.

— Мама, мамочка, ты потерпи! Потерпи, слышишь? Я сейчас в больницу за врачом сбегаю!

В ответ Мария Дмитриевна только слабо кивнула…

Раненых и погибших привозили в больницу прямо с площади на грузовиках, приносили на носилках или просто на руках. Кто-то добирался и на своих двоих. Но таких было мало.

Цементная лестница в приемный покой стала липкой и скользкой от крови. Темно-красная дорожка вела внутрь больницы и шла по коридорам — раненых клали везде, где только было свободное место. Когда кончились койки, одеяла начали стелить прямо на полу. Живые лежали вперемежку с умирающими или мертвыми… Воздух оглашался стонами и криками, врачи и медсестры просто сбивались с ног. А с площади приносили все новых и новых раненых и погибших…

Победа, аккуратно поднимая ноги, чтобы не наступить на чью-нибудь безжизненно откинутую руку или ногу, шла по коридору больницы, пытаясь поговорить с кем-то из врачей или медсестер. Но это было не так-то просто: они все были заняты — накладывали швы, вытаскивали пули…

В лучшем случае от нее отмахивались, а некоторые зло кричали:

— Сердечный приступ?! Да ты что, девочка! Тут люди умирают, а ты?

Победа уже готова была снова расплакаться, коїда вдруг заметила в дальнем углу одной из переполненных палат Дашу. Та обрабатывала одному из раненых большую рану на ноге йодом, приговаривая:

— Ничего, милый, ничего. Поболит-поболит да и перестанет. Зато потом всю жизнь себя уважать будешь, что не испугался, вышел на площадь со всеми…

Раненый, парнишка лет двадцати, сжав зубы, терпел. Не будешь же распускать нюни перед девушкой!

— Даша! — крикнула Победа.

Даша подняла голову:

— Что случилось?

— У мамы с сердцем плохо. Я прибежала, чтобы врача вызвать, а никто даже и слушать не желает.

Даша вздохнула:

— Ну да, сама видишь, что здесь творится.

— К тому же Виссарион куда-то подевался… Даша, мне хотя бы валокордину добыть. Аптеки-то закрыты.

— Сейчас попытаемся что-нибудь придумать.

Она быстро забинтовала ногу парню и подошла к шкафу со стеклянными дверцами, в котором хранились лекарства, перебрала несколько бутылочек и протянула Победе одну из них:

— На, возьми. Это корвалол. Должно помочь.

Победа бережно спрятала бутылочку в нагрудный карман, чмокнула Дашу в щеку в знак благодарности и бросилась из палаты. Но, не добежав до двери, встала как вкопанная.

Детская рука свешивалась с койки, застеленной белыми простынями, испачканными кровью. И Победа прошла бы мимо, если бы не одно обстоятельство.

На тонком запястье этой руки были часы. Обычные часы «Заря» с белым циферблатом, золотистыми накладными числами и тонкими стрелками, каких тысячи. Потрескавшийся кожаный ремешок… Нет, это были именно ТЕ часы. Часы ее отца.

Победа рывком откинула простыню, с головой покрывающую лежащее на койке тело.

Казалось, он спал, отвернувшись к стене. Осторожно, словно боясь спугнуть еще остающуюся в. сердце надежду, Победа тронула его ладонь.

— Виссарион, — прошептала она.

Ладонь была еще теплой и мягкой. Немного осмелев, Победа взяла его за плечи и легонько тряхнула.

— Виссарион, проснись, — произнесла она погромче.

Голова безвольно повернулась на подушке. Рука выскользнула, и часы глухо стукнули о никелированную ножку койки.

Вместо глаза у мальчика зияла огромная черная дыра.

Победа, еще не до конца осознав происшедшее, села рядом с телом брата.

— Даша, — позвала она.

Но Даша не слышала — она перевязывала очередного раненого.

Победа в бессилии огляделась вокруг.

Паника и суета продолжались. Те, кто мог ходить или хоть как-то передвигаться, пытались помочь тем, которые встать не могли. Бинты, бурые бинты и ватные тампоны в еще не успевшей запечься крови, большие склянки с йодом и перекисью водорода, забрызганные халаты врачей, стоны, стоны, стоны…

Это было ужасно. Но все равно, это была ЖИЗНЬ. И тяжелораненые, уже агонизирующие, цеплялись, боролись за нее изо всех сил.

А Виськи уже не было.

Победа снова схватила Виссариона за плечи и затрясла изо всех сил, пытаясь вернуть жизнь, которая, как ей казалось, еще близко, еще не совсем ушла, еще вполне могла передумать и вернуться.

— Ему уже ничем нельзя помочь, — донесся сверху чей-то голос.

Победа подняла голову. Это был Сергей Резниченко.

— Это бессмысленно, поверьте.

Он положил ладонь ей на руку.

— Он умер легко. Пуля из автомата. Все произошло в долю секунды. Раз — и все. Он даже не успел понять, что с ним произошло. Такой смерти можно только позавидовать.

Какое-то ватное оцепенение овладело Победой. Все вокруг подернулось туманом, звуки затихли, ушли далеко-далеко. И, как будто со дна бетонного колодца, услышала она свой собственный голос:

— Скажите, когда можно будет забрать тело? Тот в ответ только вздохнул:

— Когда все это закончится…

Он закрыл лицо Виссариона простыней. Потом кто-то позвал врача, и он ушел. Победа продолжала сидеть на койке.

— Беда, пойдем, — позвала Даша. Она взяла ее под руки и подняла с койки. — Тебя мать ждет. Иди домой. Только не говори ей сразу, ладно?