Олег Слободчиков - Заморская Русь

— А мне скажут, где была наша природная храбрость? — усмехаясь в усы, отвечал Баранов. — Где были многоумство и честь? — правитель дал знак и со стены полетела горящая стрела, брызнув искрами, воткнулась в палубу фрегата. Ее тут же потушили.

— Имея возможность метать до двухсот таких стрел в минуту, я испугался сорока пушек? Да вам ведь и стрелять будет некогда — придется тушить мои стрелы… А там галера стоит, — указал пальцем в сторону. — В носу несколько бочек сивучьего жира и жаровня пылает. На веслах сидят отчаянные удальцы, которые протаранят борт и подожгут фрегат. Наконец, на скале — батарея. Она не даст вам выйти из бухты. Как же я при таком явном преимуществе оправдаюсь перед судом Божьим, хе-хе, и перед судом гражданским?

Десять тысяч, господин Барабер, и ни копейкой более. Меха буду отбирать я сам по прошлогодним ценам. Шутить изволите: за пятьдесят тысяч пиастров можно купить ваш корабль и повесить половину команды, не то, что несчастного колоша или индейца, как вы их называете.

Деловые люди сторговались к общей выгоде. Фрегат набил трюма мехами и ушел, оставив вызволенных с Ситхи людей и часть товара, предназначенного для мены. Барабер с лихвой окупил предполагаемые недоприбыли торга мукой на Кадьяке и оружием в Якутатском заливе. Но на Сандвичевых островах он узнал, что Россия и Англия находятся в состоянии войны и пожалел, что не разграбил Кадьяк дочиста, тем более, что поблизости от него находились еще два английских корабля.

В крепости служили молебен по невинно убиенных. Друзья и спасенные вспоминали павших, но, кроме как травяным отваром помянуть их было нечем.

Среди товара, выменянного у Барабера, хлеба не было.

Со смотровой башни дали сигнал. В бухту шли большие байдары.

Население крепости высыпало на берег, опасаясь, не разорен ли Якутат?

Но байдары шли с Уналашки под началом новоприсланного штурмана Бубнова. Возле Капитанской бухты он разбил бриг «Святой Дмитрий» с транспортом. Груз и люди были спасены, а судно ремонтировалось. Баранов на костылях приковылял к причалу.

— Слава тебе, Господи! Спасены!

Загудели колокола в церкви, на причале служили благодарственный молебен. Компания знала о бедственном положении в колониях и готовила большой транспорт. В крепости запахло хлебом и отъедались им несколько дней сряду.

Штурман Бубнов привез много новостей. Шла война. Корабли белых государств гонялись друг за другом, подстрекая дикие народы к нападениям на своих врагов. На смену Баранову был прислан титулярный советник Баннер, но он заболел в пути и до выздоровления остался на Уналашке.

Приняв почту, больной правитель ахнул, увидев пакет на свое имя с высочайшими вензелями. Дрожащими руками сорвал печати и раскрыл жалованную грамоту, возводившую его в чин коллежского советника и потомственное дворянство. Усы правителя затряслись, глаза загорелись.

Отшвырнув костыли, он заскакал на больной ноге как раненая птица. Кусков вовремя подхватил его под руку.

— Отец мой, каргопольский мещанин, всю жизнь мечтал объявить капитал в пятьсот рублей, чтобы стать гильдийным купцом! — Баранов ткнулся лбом в крепкое плечо верного друга и помощника. — Всемилостивейший мой благодетель мне, грешному, ничтожному человечишке, оказал такую честь… А я!? Я не могу вернуть утраченный форт? Не могу наказать разбуянившихся ситхинских бунтарей? Не бывать тому! Или мы уже не русичи, Ванечка?

Неужели не соберем сотню удальцов, чтобы надрать уши проказникам?

— Выждать надо, Александр Андреевич, приготовиться, — тихо, но твердо возразил Кусков.

— Года не прошло, как мы, малым числом, мирили и усмиряли целые народы, наводили страх на все побережье?! Что стало с нами?

— Тогда ты один род бил, другие ласкал и они не вмешивались. Сейчас все повязаны пролитой кровью, ждут нас и последнее продадут, чтобы купить оружие… Не время воевать, Андреич. Побывать там надо, все узнать, разведать.

Вдруг свои, пропавшие, еще отыщутся… Якутат надо укреплять. Побили Михайловский форт, придут и туда!

Гремя костылем, Баранов заскакал взад-вперед по избенке.

— Отправь судно на Уналашку. надо поскорей доставить груз с «Дмитрия».

Подумай, кого послать мореходом? Господа офицеры если до винного пайка доберутся, пока не выпьют — не вернутся…

— Кашеварова отправим!

— Ученика Медведникова? Царствие небесное Васеньке! Так он же малоопытный?

— На галере отправь!

— «Ольга» совсем ветхая.

— Кашеваров — плотник хороший, починит!

Баранов помолчал, раздумывая, и снова загремел костылями, не в силах усидеть на месте.

— Надо отправить в Охотск меха, на миллионы скопилось. На «Екатерину» много не нагрузишь. Да и опасно много слать одним транспортом: война на море, враг силен…

Баранов вновь взял в руки жалованную грамоту, осмотрев ее без прежнего умиления, сказал:

— На Уналашку отправляй Кашеварова, а в Охотск на «Екатерине» — Сукина. Все-таки потомок древнего рода, не чета выскочкам… Может быть, совесть еще не пропил?!..

И вдруг ударил костылем о тесовый пол:

— Нет! — вскрикнул. — Или умереть или завоевать Ситху в число земель Государевых! Готовь флот, какой есть, созывай людей верных. У нас одна судьба и один курс — встреч солнцу!

Лейтенант Сукин два года бессмысленно томился на Кадьяке, не понимая:

«Зачем звали навигатора, если не имеют судов? Не на байдаре же искать новые земли и описывать острова?!» Все это время он жил в тесной комнате с такими же обманутыми офицерами флота. Все они так надоели друг другу, что старались не общаться и не видеться: в черед выходили на прогулку, когда другие спали, и ложились, когда кто-нибудь вставал.

— Твое благородие! — грубо растолкал лейтенанта промышленный с рваными ноздрями. — Правитель зовет!

— Пусть сам придет, коли я ему нужен! — зевнул лейтенант.

— Вставай! Слышал, он хочет отправить тебя в Охотск на «Катерине». — Меня возьми. — На лице промышленного расплылась беззубая улыбка: — Погуляем!

Лейтенант скинул одеяло. После двух загубленных лет прогулка на старом галиоте показалась ему праздником.

Среди привезенной штурманом Бубновым почты была весточка из Тобольска. Родные писали Слободчиковым и Васильевым, что был пожар, почти вся слобода и половина посада выгорели. Кто вчера был богат — сегодня гол и нищ. У Сысоя — отец с матерью, у Васильева — брат и вся родня просили денежной помощи. Тоболяки посоветовались с женами, решили отправить через компанейскую контору все, что было заработано за семь лет и остаться на другой срок: все равно уже переслужили два года сверх контракта.

Не топор мужика кормит — лето. Фекла с Филиппом радовались, что к покосам все мужчины дома, но зарядили дожди, две недели сряду в хозяйстве Сапожникова копнили и снова раскидывали сено для просушки. Работы по хозяйству было столько, что зачертыхался даже терпеливый Василий, а Сысой в своих грешных помыслах давно искал повод, чтобы увильнуть от опостылевшего тягла и наконец это случилось, тоболяков призвали в крепость с оружием и припасом.