Олег Слободчиков - Заморская Русь

Не в силах терпеть вонь, Сысой выскочил из тайника и заложил вход как было. Филипп обрадовался, узнав, кто хозяин мертвецов и пошел разговаривать с ним, известным колдуном, по прозвищу Калпак. К вечеру он вернулся, сказав, что убедил колдуна добыть кита. Его сородичи, как только поняли, что «косяки» знают, кто «прокормщик», так перестали о нем молчать, рассказали, что Калпак получил покойников в наследство от отца, а тот от деда.

Все они собирали человечий жир с гниющих трупов, мазали им наконечники стрел.

Колдун, которого сородичи побаивались и сторонились, никого с собой на промысел не взял. Привязав к байдарке связку гарпунов длиной в десять футов, к концам которых были привязаны пальцы, уши и другие человечьи части, он поплыл на ветер. Удерживаясь в стороне от намеченной жертвы, весь день болтался на воде вдали от резвящегося кита, и только к вечеру оказался рядом, бросил гарпун и тут же стал грести к берегу, а раненый кит скрылся под водой.

Вскоре наступили сумерки. Ни с кем не разговаривая, колдун уединился в маленьком шалаше и сидел в нем на корточках три дня, изредка вздыхая как раненый кит. Сородичи сказали — это для того, чтобы кит спокойно умирал и был прибит к берегу. На четвертый день Калпак вышел из затворничества, искупался в студеной воде и закричал «Я — жив!». Потом поплыл к месту, где ранил кита, и нашел тушу возле берега. Это был небольшой кит — тридцати пяти футов от хвоста до рта. После полагавшихся плясок, добытчик вырезал ножом то место, где застрял наконечник гарпуна, и бросил его воронам. Тушу стали разделывать. Калпак указывал, кому какие куски взять и что отделить для Компании.

Загрузив байдары мясом и жиром, в сопровождении нескольких знакомых партовщиков, служащие прибыли в Павловскую крепость и сдали добычу Кускову. Сысой с Филиппом, не теряя времени, пошли домой через гору.

Через неделю к Чиниакскому заливу подошла сельдь. Жители острова были спасены от голода. По заливу носились байдары, черпали и черпали из серебристого от рыбы моря, варили, солили, пекли, складывали на берегу копнами. Из казарм выползли больные, в селение вернулись отощавшие собаки. Разжиревшие вороны и чайки с важным видом расхаживали под ногами людей, не уступая дорогу.

На Сорок мучеников в Павловскую бухту вошла компанейская галера.

Двое стрелков, подхватив под руки и свели на причал Баранова. Его скрутили боли в пояснице. Доклад Кускова правитель слушал полулежа среди одеял и подушек в своей крепостной избенке, где жила крещеная индеанка с двумя прижитыми от него детьми. Принарядившись в длиннополое барское платье, она накрывала стол, раздувала огонь в печи.

Робко светило солнце, часто скрываясь за ползущими с востока облаками.

Сорок жаворонков натужно несли весну на крыльях. Но приползла брюхатая, черная туча, накрыла остров мокрым боком и погасли зайчики, блиставшие на меди котла. Жуткий рев раздался из полуземлянки правителя. Наружу выскочил простоволосый Кусков, черпнул бобровой шапкой грязи из лужи и кинулся обратно.

— А-а-а! Сука колченогая! А-а-а! Стерва лупоглазая! — кричал больной правитель.

Передовщик Леонтий Ногаев, сменившийся из караула, услышав рев, вбежал в распахнутую дверь, протиснуться в землянку не смог, вышел с красным лицом.

— Что случилось? — обступили его промышленные.

Ногаев только странно вращал глазами и бормотал:

— От ети ее! — а собравшись духом, пролепетал: — Кажись, колошка Бырыме муди обварила, чтобы не блядовал…

— Ну и стерва! — ахали промышленные, сами не первый год живущие с индеанками и эскимосками. Знали, что их женки скрытны и мстительны, но не настолько же…

Из землянки опять выскочил Кусков, крикнул:

— Жир несите!

Быстро принесли рыбьего жира, передали за дверь. Толпа возле избенки прибывала. Кое-кто уже требовал посадить колошку в казенку и заковать в железо, чтобы другим неповадно было.

— Ничо, может, еще заживет! — вышел Бакадоров и пристыдил Ногаева: — Чего трепать-то, ботало! Девка-дура напялила барское платье, с котлом в руках наступила на подол, упала и кипятком прямо на ногу Андреичу. Скачет теперь болезный, поясница отпустила…

Повисев над крепостью, черная туча поползла на запад и вскоре заблестело солнце. Со смотровой башни закричали, что видят в море парус. С батареи дали сигнал. Кусков, опоясавшись поверх потрепанного сюртука кушаком, вышел на причал. Из крепости валил народ, бросив правителя и его девку.

Затаив дыхание, ждали транспорт. Но в бухту вошел бриг «Интерпрайз» под звездным флагом Соединенных Штатов. Гости встали на рейде, спустили шлюпку и подошли к берегу. Джеймс Скотт — капитан и служащий Гудзоновой компании просил разрешения пополнить запас пресной воды, торговать мукой, чаем, сахаром. Бриг побывал на Ситхе. Капитан передал Кускову донесение Медведникова.

Справившись о ценах, Кусков настороженно заводил глазами: они были высоки, но приемлемы при нынешнем положении. Посоветовавшись с Барановым, он купил самое необходимое и расплатился компанейскими мехами. Промышленные меняли свои паевые меха на муку, табак и ром.

Служащие Гудзоновой компании предлагали наладить регулярный торг с Кадьяком по твердым ценам.

Купленного припаса хватило на неделю, но долго вспоминали добрым словом Гудзоновских купцов.

В конце мая на Кадьяк вернулся Григорий Поторочин, без Куликалова, оставшегося на Уналашке, и без Баламутова.

— Что так долго? — простонал Баранов, лежа среди одеял и подушек.

Поторочин, облепленный чирьями, просипел:

— Шторма! С ноября как начались, почти не стихали… По месяцу на островах ждали погоды.

Шея его не двигалась. Как волк, он оборачивался всем туловищем и глядел исподлобья.

— Ларионов велел передать, что «Финикс» прошел мимо Уналашки еще в марте прошлого года с грузом на полмиллиона рублей, восемьдесят промышленных, Владыка, монахи Стефан с Макарием… Смотри-ка, — протянул доску.

— Господи, помилуй! — опасливо перекрестился правитель. — Это же с надстройки «Финикса» — Еще кнехт выбросило возле Кадьяка. Тоже с него, — Поторочин вздохнул, глядя мимо правителя. — Остатки «Симеона» нашли прошлый год на Прибыловых островах.

— Царствие… — потянулся было щепотью ко лбу правитель. Поторочин остановил его жестом.

— Я тоже сперва так подумал, а под Унимаком видел его…

— «Финикс»? — удивленно вскрикнул Баранов.

Поторочин мигнул, не имея возможности кивнуть одеревеневшей шеей, и отвел взгляд.

— Не я один. Половина моих стрелков — свидетели. Был туман, потом чуть разъяснилось. Мы добыли мяса и готовили припас на берегу. Баламутов на однолючке гонялся за раненой нерпой. Ему кричали, чтобы вернулся, да куда там, — хрипло вздохнул передовщик. — Вдруг является из тумана корабль. Я глянул в трубу — «Финикс». Баламутов тоже увидел его с моря. Пока мы байдару готовили, он подплыл к борту, видно, кричал, но никто не отозвался, трап ему не подали. Глядим, подплыл к носу, зацепился за трос и выбрался на борт. Сам видел, как стоял на баке. Тут и накрыло их туманом.