Олег Слободчиков - Заморская Русь

Ветер унес на запад снежный заряд, и караульный со сторожевой башни увидел в море парус. В это время компанейские корабли не ходили.

Караульный дал сигнал. Вскоре на сторожевую башню поднялся Баранов с подзорной трубой, но видимость снова пропала.

— Много парусов, — возбужденно указывал на север часовой. — Корвет или фрегат!

Новый порыв ветра очистил горизонт. Управляющий приложился к подзорной трубе:

— Фрегат! — пробормотал. — Флаг не вижу.

Сомнений не было, корабль держал курс на Павловскую бухту. Щуря свободный глаз, Баранов долго вглядывался и наконец оторвался от трубы.

— Англичанин! — сказал удивленно.

Сыграли тревогу. Караульная смена, зевая, поднялась на стены. Отставной прапорщик Чертовицын был на батарее. У сорокасаженного входа в бухту фрегат сбросил паруса и, промеривая глубины, под одними марсами направился к крепости. Возле батареи он трижды салютовал Российскому флагу и бросил якорь посредине бухты.

На берег высыпали алеуты и кадьяки, оживленно забегали, спуская на воду байдарки. Когда дикие отплясывали на шканцах, с фрегата была спущена шлюпка. Из крепости вышел Баранов, одетый в сюртук, суконный плащ и шляпу. Рядом с ним шел Шильц в белом мундире и при шпаге, за ними вооруженная толпа барановских дружков, среди которых был и Васька Васильев.

Шлюпка, в окружении байдарок, пристала к пустовавшему причалу. Из нее скакнул долговязый англичанин с тощей косицей на затылке и в ботфортах.

Из-за его спины белозубо улыбался синеглазый толмач, живший все лето в крепости. Осенью он тайно бежал с бостонским торговым судном, заходившим в Павловскую бухту. Алеуты и кадьяки вернулись к берегу, выгружая из байдар муку, чай, табак. Ради этого стоило не напоминать беглому ляху о прерванном контракте.

Англичанин представился помощником капитана, просил разрешения пополнить запас пресной воды и торговать. Узнав цену муки, вдесятеро выше охотской, Баранов чертыхнулся в адрес белых братьев, но вида не подал. В крепости был голод. Стоило заплатить мехами в расчете по пятнадцать рублей за пуд, чтобы продержаться до весны и подножного корма. «Купцу без барыша нельзя, — подумал управляющий, — без совести — тоже!» Гостей встретили ласково, накрыли стол, выставили угощение — лучшее и последнее. В церкви шла торжественная литургия. Все радовались прибытию судна. Гости, шумно погуляв, побродили по крепости, шныряя по закоулкам, пробовали влезть на стены, но были вежливо оттеснены караулом. К вечеру шлюпка ушла, а Баранов с приказчиком стали отбирать компанейских бобров для мены на муку, чай, табак. Из-за дороговизны товара решили брать всего понемногу, чтобы растянуть до транспорта.

Пополняя запас пресной воды, шлюпки фрегата ходили по бухте всю ночь.

Утром от причала отошла большая байдара. Полтора десятка дюжих молодцов готовились грузить муку. В крепости топились печи, стояла в тепле опара.

Голодные возбужденно ждали полудня и первой выпечки. С двумя вооруженными дружками Баранов поднялся на борт корабля и раскланялся с чернявым капитаном, принесшим извинения, что не прибыл в крепость сам.

Васька Васильев сидел в байдаре и покуривал трубку. Вдруг из открытого канонирского люка в высоком борту фрегата вместо пушечного жерла высунулась черная как головешка голова со сверкающими белками глаз, со смоляными кудряшками. Васька заорал, закрестился, хватаясь за топор.

— Чего ты? — перехватил его руку Баламутов.

Васька, разевая рот, мычал и показывал на люк:

— Че-ерт!

Черная скалящаяся мордочка высунулась вновь. Васильев дернулся в руках дружков и, наверное, прыгнул бы за борт, но его с хохотом удержали.

— То ж негра! — толкали в бок. — Тоже человек, только черный!

И тут на палубе показался Баранов с сопровождающими промышленными.

Молча и быстро они спустились в байдару, скинули швартов. Усы управляющего торчали как два тесака на стволах. Медведников схватил весло и стал отталкиваться от борта.

— Муку грузить будем? — удивленно глядя на них, спросил сидевший на корме Баламутов.

— Отходим! — прохрипел управляющий.

Гребцы разобрали весла.

— Да что же мы как бабы? — простонал Медведников. Лицо его пылало. — Андреич? Полсотни удальцов на борт и обчистим барышников?!

— Что случилось-то? — озлился на дружков Баламутов.

— Ошибка вышла! — процедил сквозь зубы Баранов. — Мы их в крепость пустили, они нашу нужду вызнали и заломили цену в пятьдесят рублей за пуд.

— Хрен им на рыло, не полсотни! — стали ругаться гребцы.

— Вот и я так сказал капитану! — поморщился Баранов. — Что теперь народу скажем?!

— Кто хочет, пусть меняет свои паевые меха и жрет хлеб в одиночку.

Казенные отдавать нельзя. Грабеж!

Ворота крепости закрылись, усиленные караулы вышли на стены, пушкари — на батарею. Капитан Барабер смотрел на них в подзорную трубу и усмехался, повторяя сказанное толмачом: «голод — не тетка!» Придут, попросят, а цены можно будет поднять до семидесяти российских рублей за пуд. Фрегат покачивался на волне, как паук на паутине, терпеливо ждал своего часа.

Барабер подсчитывал в уме барыши от проданных в Кантоне мехов. Крепость, сжав зубы, жила прежней жизнью. Так прошла неделя.

На устье бухты и залива целыми днями болтались одинокие байдарки рыбаков с сонными гребцами. И вот однажды что-то случилось: байдарки помчались к крепости и она ожила. Распахнулись ворота, сотня лодок была спущена на воду. На фрегате сыграли боевую тревогу, команда стояла по местам, канониры запалили фитили. Но лодки промчались мимо корабля. Через некоторое время часть из них вернулась, груженная уловом.

Спасение пришло в виде отощавшего крещеного алеута Ыпана, приковылявшего в казарму с сивучьим пузырем полным свежей сельди.

— Братцы, косяк подошел! — кричал возле церкви Васька Труднов.

Все, кто в силах, вышли на лов. Больные выползали из казарм, трясущимися руками помогали мазать жиром байдары, собирать снасти.

Стрелок Зырянов и беззубый Василий Кочесов, выползли на костылях.

Кажется, посветлело хмурое небо, суше стало в казармах. Монахи, отощавшие как сушеная рыба, клали перед иконами поклоны.

С утра до темна русские служащие и туземцы черпали и черпали сельдь, унося ее в свои бездонные погреба. Капитан Барабер почувствовал беспокойство. «Раша не могут жить без хлеба!» — успокаивал его толмач, похваляясь глубокими знаниями России. Но крепость жила и не обращала внимания на фрегат. Толмач стал прятаться в трюмах. Его разыскали, дали линьков за бахвальство. С корабля спустили шлюпку, сам капитан с охраной отправился для нового торга.

На этот раз в крепость гостей не пустили. Баранов в алеутской одежде вышел на причал, вытирая на ходу руки. На предложение капитана обменять муку на меха из расчета двадцать пять рублей за пуд, он посмеялся и назвал свою смехотворную цену: пять рублей. Торговаться не стал, откланялся и ушел, сославшись на занятость. Через час фрегат поднял якоря и вышел из бухты.