Фаина Гримберг - Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

Теперь, наверное, надо сказать несколько слов о его политических убеждениях... Они были демократические и патриотические... то есть он считал, что должны быть равенство и справедливость, и в то же время его страна должна процветать. и его народ, имеющий великие традиции и великое прошлое, должен снова стать и быть великим... Мне теперь совершенно ясно, что великим народом можно быть только за счет чужого несчастья и, конечно, игнорируя в той или иной степени справедливость и равенство... Но, впрочем, у моего отца убеждения были еще более своеобразные. Разумеется, обязательные справедливость и равенство, плюс еще он хотел не связываться ни с какими властями того государства, где он жил, и чтобы его народ был великим и процветал в другом, соседнем государстве, с которым не в особенно дружеских отношениях то государство, где он волею обстоятельств вынужден был жить и где он решил жить послушно... Отец рассказывал, как Назым Хикмет, поэт и коммунист из Турции, приехал в Болгарию, и в округе Кырджали, где живут турки, агитировал вступать в трудовые сельскохозяйственные кооперативы... и — «я тогда сразу понял..."... Но я знаю, что именно понял мой отец; он понял, что надо стараться жить так, чтобы по возможности не попасть ни в трудовой исправительный лагерь, ни в тюрьму, ни в сельскохозяйственный кооператив; так жить неприметно, по возможности честно; и тихо исповедовать процветание и величие своего народа, живущего в соседнем государстве... Теперь отец моего Лазара... Его народ проживал в том же самом государстве (надо же, какая счастливая случайность), где проживал он сам, то есть отец Лазара... И поэтому отец Лазара имел более активную позицию, чем, например, мой отец... Он полагал, что именно фашисты осуществят его идеалы всеобщей справедливости и равенства и еще процветания народа и величия государства... Он даже ходил на какие-то собрания и много болтал в приятельских компаниях... Но при ближайшем рассмотрении люди, занимавшиеся политикой, не понравились ему; они были совершенно беспринципные, жадные, злобные, абсолютно негуманные... Такими они всегда были, и думаю, навсегда останутся... Часть государства, которое называется «Греция», была захвачена и присоединена к Болгарии под скромным названием «старых пределов Болгарии»... Против этого отец Лазара ничего не имел... И действительно это были некие старые болгарские пределы, и еще чьи-то пределы, и еще чьи-то... Вероятно, для того, чтобы иметь право исповедовать равенство и справедливость, надо отказаться от этих заманчивых понятий: «народ», «родина», «величие народа» и «процветание родины»... Может быть, Лазар и может отказаться от этих понятий, но, например, этот Эмил, который в свой Израиль ездил, не может отказаться, и еще и будет уверять, что нельзя отказываться... Так что, поскольку большая часть человечества хочет величия своего народа и процветания своей родины, нечего ждать какой-то справедливости или какого-то равенства... Вторая мировая война закончилась, и старые пределы вернулись в Грецию... Но теперь отец Лазара начал рассуждать, что завоевание старых пределов было преждевременным; и что коммунисты нужны стране, в которой всегда были демократические традиции... Я думаю, никаких демократических традиций не было; просто аристократия болгарского царства, да и византийская, ромейская, была частично уничтожена в Османской империи, потому что, конечно, пыталась отстоять свои привилегии и всякие разные преимущества; а в другой своей части аристократия обратилась в мусульманство и стала в ряды новых имперских властей... Но отец Лазара скоро увидел, что и коммунисты совсем не осуществят его идеал справедливости, равенства, процветания и величия... Теперь все доносили друг на друга и обвиняли друг друга в сотрудничестве с фашистами; после и коммунисты стали обвинять друг друга в различных несправедливостях, и одни коммунисты начали уничтожать других коммунистов... Все имели основание бояться всех и всего... И еще много чего было... После вроде бы закончилась борьба за власть и стало спокойнее... Но на самом деле не стало... И хочется каких-то перемен к лучшему; и боишься, что все будет происходить как-то страшно, что еще много страшного произойдет... Вот уже наступает страшное... имена эти... Но я боюсь раздумывать...

После тюрьмы отец Лазара потянулся к своей жене, они как бы заново полюбили друг друга, и родился Лазар... Они обрадовались, хотя уже и не думали, что в их годы у них может быть ребенок... Но мать Лазара скоро умерла... После родов у нее сделалось какое-то осложнение на почки, и это скоро свело ее в могилу... Софи не рассказывала подробно, а мне было неловко спрашивать... Маленький Лазар остался на руках своего пожилого отца и старшей сестры, она была еще совсем девочка... Его отец заново открыл для себя смысл жизни; теперь смысл жизни заключался в том, чтобы Лазарчо ни в чем не терпел недостатка... И то, Лазар и в детстве уже был удивительным, чудесным существом... И мои дети, когда они рождались и мне их показывали, я видела их прекрасные большие глаза, такие темные и прямо глядящие... Такое крохотное, еще десятиминутное существо, и смотрит тебе прямо в глаза этими своими прямо глядящими огромными темными глазами... И не помню личика; не помню, какое тельце, только эти глаза... А у других новорожденных глаза голубоватые и такие сжатые, узенькие... А эти глаза... Чудо!.. Это глаза моего Лазара... Когда его отец впервые увидел эти глаза, и удивился, как можно было прежде жить, не имея этого мальчика... И с детства все открылось в Лазаре — красота, доброта, всевозможные таланты — все!.. Лазар мне рассказывал, что в детстве ему было хорошо и весело... Софи старалась по возможности готовиться к экзаменам дома, брать книги из библиотеки, она даже договорилась, чтобы ей не ходить на лекции... Иногда она брала маленького брата с собой на какие- то очень нужные лекции или на экзамены... Кто-то приласкает ребенка, кто-то угостит чем-нибудь вкусным... Кто-нибудь из преподавателей, свободных от занятий, особенно женщины, берется за ним присмотреть; начнут показывать буквы и цифры, и удивляются его способностям... Вечером он рассказывает отцу, что был в деканате и на кафедре, пишет на листке бумаги разные буквы, складывает цифры в числа... Отцу и мило, и забавно, и трогательно; и он себе представляет какое-то неопределенно-радужное будущее для своего сына; и вдруг пугается, потому что знает, какая жизнь, и как мало возможностей у него самого... Отец тоже уговаривался брать работу на дом, чтобы оставаться с сыном... Лазар помнит, что у отца были большие такие деревянные счеты с крупными костяшками, Лазар играл с этими счетами... Часто отец и ночью что-то считал и записывал, глаза у него краснели и слезились... Лазару было годика четыре, он залезал на стул, становился коленками, и писал цифры на каком-нибудь листке бумаги; ему очень хотелось и на счетах щелкать, но отец объяснил, что во время работы щелкать на счетах можно только старшему бухгалтеру, а Лазар считается младший... Софи еле уговаривала Лазара лечь спать, он сердился, и серьезно и с горячностью настаивал, что помогает отцу... А на самом деле Лазар просто писал цифры, какие ему в головку приходили; он ведь не знал, в чем заключается работа отца, и не мог помочь ему... Софи мне рассказывала это... Думали тогда, что Лазар будет математиком, но чуть он подрос немножко и проявилось увлечение древней историей, и литературу он полюбил... Он прочитал старые учебники Софи и книги стихов и прозы... В доме были книги...