Леонид Рахманов - Люди - народ интересный

Но был год, точнее- зима, когда одно увлечение подавило все остальные, стало монопольным, главенствующим, словно ради него я и жил на свете. Эту зиму можно назвать электрической.Мою жизнь заполонили электрофоры, лейденские банки, конденсаторы, электрическая машина, разнообразные электрические опыты, производимые как в сосредоточенном одиночестве, так и эффектно демонстрируемые напоказ. Вольно или невольно, во все это втягивались мои друзья, одноклассники, родные, знакомые. Сейчас странно вспоминать, как солидные взрослые люди, послушно взявшись за руки, образовывали электрическую цепь. Как охотно становились по очереди на «уединяющую скамейку», отчего их наэлектризованные волосы вставали дыбом. Как радушно позволяли с треском извлекать из кончиков их носов фиолетовую полуторасантиметровую искру, терпя при этом весьма ощутимый укол. Любопытство, забава, уважение к всемогущей, таинственной (хотя на первый взгляд и игрушечной ) науке. А главное- симпатия к молодому электрику,- все смешалось в этом участливом отношении к моим незамысловатым экспериментам.

А началось все с того, что я прочитал в учебнике физики Краевича, такую, казалось бы неприметную, фразу(правда, она сопровождалась рисунком) : «Круг А электризуют, ударяя по нему лисьим хвостом». Боже, как нестерпимо мне захотелось иметь лисий хвост, чтобы ударять и ем самым наэлектризовать этот круг! Эбонитовым кругом А с успехом могла служить граммофонная пластинка, которой я обладал; хвоста, увы, в доме не было, взять его оказалось неоткуда- легче соорудить электрическую машину. Сказано- сделано. Я соорудил её из бутылки, вращавшейся на оси и трущейся о кожаные подушечки, которые я покрыл амальгамой, - ртуть у папы, к счастью, нашлась.

С этой минуты началась новая эра. Сколько счастья она доставила- пусть это нынче смешно звучит! Долгие зимние вечера пропахли чудесным, свежим, бодрящим запахом озона, исходившего от моей безупречно действовавшей электрической машины. Незабываемый запах! Как ни разновелики масштабы, о нем мне напоминают теперь летние грозы…

Но все это пока относилось к явлениям так называемого (в то время) статического электричества. От него вскоре я перешел к электричеству гальваническому, добываемому из электрических батарей- элементов Лекланше, Даниеля, Грене и многих других Меня пленяли эти далекие, звучные имена: чего стоил один Лекланше! Позже я прочел в «Зависти» Юрия Олеши, как он был очарован «сквозным именем Лилиенталя- первосоздателя летательного аппарата; примерно так звучал для меня и Лекланше.

Разочарований тоже было немало. Во-первых, опыты часто не удавались; я утешал себя тем, что таков удел всех изобретателей. Во-вторых, и это, пожалуй, главное, в нашем городке было невозможно достать те или иные материалы. Я зачитывался журналом «Физик-любитель», который меня подстрекал к устройству новых и новых приборов; к сожалению, большинство их было для меня неосуществимо. Скажем, я мечтал создать термоэлектрическую батарею, а для нее были нужны такие металлы, как сурьма и висмут, о которых в Котельниче никто и не слышал! Нельзя забывать, что расцвет моего увлечения приходился как раз на самые бестоварные двадцатые годы!

Безумно огорчало меня и то, что превосходный физический кабинет, которым когда-то располагала мужская гимназия, за годы разрухи и сам разрушился: одни приборы поломаны, другие- растащены. Да и не такие у меня были отношения с учителем физики, скопидомом, неряхой и крикуном, чтобы к нему обращаться с просьбой или вместе что-нибудь делать. Сам он, кстати, не мог сделать толком ни одного опыта: вечно что-нибудь разольет, разобьет, испортит; все валилось у него из рук, и Скляренко срывал злость на нас выгоняя за дверь протестантов и бунтовщиков. Он был полной противоположностью учительнице биологии Матанцевой, с удовольствием поощрявшей наши самостоятельные занятия в биологическом кабинете.

Полностью я мог рассчитывать лишь на заинтересованное содействие самых близких своих друзей, братьев Карловых.

Помню, как был огорчен и смущен младший Карлов, когда, идя ко мне на очередной электросеанс, нечаянно раздавил в кармане изготовленную им лейденскую банку. Легко представить мою радость, когда дядька-машинист привез мне в подарок водоналивные батареи: ну, думаю, теперь заживем! Но батареи были на выдохе и почти сразу же отказались работать.

Ничего, думал я, все впереди, ибо твердо решил после школы учиться на инженера- электрика. Этого решения придерживался я сравнительно долго: наэлектризованность моя выдержала трехгодичное испытание, - хотя решить было проще, чем выполнить. Для начала я в 1925 году отправился в Ленинград и поступил учеником монтера на линию электропередачи Волховстроя, о чем уже говорилось, и что было неслыханной, невероятной удачей. А через год сдал вступительные экзамены и стал студентом Электротехнического института: это был пик, Эльбрус, Эверест моего электрического счастья!

Прошло полтора, от силы- два года; электротехнике я изменил, стал литератором, но это уже совсем другая история. Которой во многом посвящена вторая часть этой книги.

Но должен признаться: когда мне исполнилось пятьдесят и Алексей Иванович Пантелеев, автор многих известных, более того - знаменитых книг, подарил мне универсальный набор электромонтерских инструментов, я был горд и тронут таким подарком. Я и теперь наслаждением орудую этими превосходными инструментами, когда в домашнем электрохозяйстве что- нибудь портится. Впрочем, это уже е увлечение, а нечто вроде игры. Вроде электрической железной дороги, принадлежащей моему внуку, который, зная, что мне это доставит гораздо большее удовольствие, чем ему, по доброте душевной предлагал мне вместе поиграть. Случалось это нечасто, а теперь внук вырос, дорога заброшена, - что поделаешь: любовь к электричеству - её либо нет, либо она на всю жизнь.

Cергей Петрович.

Говоря о гостях-одиночках, я не упомянул о Сергее Петровиче: он стал бывать в нашем доме позже, после пожара, когда родители переехали в нагорную часть города, где жил и он. Приходил Сергей Петрович всегда неожиданно, что называется, невзначай, но при этом, умел попасть вовремя, никому и ничему не помешать. Зайдет на огонек после нашего раннего ужина, поговорит с отцом о политике, о рыбалке, покурит, подсев к печке и выпуская дым в приоткрытую вьюшку- «чтобы староверы не заругались»-староверами он окрестил нашу некурящую семью.

Мы любили этого доброго чудака с коротко стриженой седой головой и такой же седой, колючей щетиной на щеках и на подбородке. Говорил он тоже колюче, ворчливо, но мы знали, что это так, в шутку. Шутил он тоже по- своему, звал чуть не всех, независимо от пола и возраста: «парень».