Бенито Гальдос - Кадис

– Не понимаю тебя.

– Я хочу этим сказать, – продолжал я с жаром, – что ты прониклась уважением и почтительностью к чужой для тебя семье. Все основано на заблуждении. Ты обманута, твоей добротой и кротостью пользуются с гнусными целями; не в силах оценить твои прекрасные достоинства, они решили перевоспитать тебя на свой лад в школе лицемерия. Не думай больше о них, дорогая Инес, забудь их, считай себя отныне свободной. Ты будешь жить под покровительством единственного человека, который вправе распоряжаться тобой; ты будешь свободна, ты познаешь невинные радости и сможешь беспрепятственно наслаждаться природой – смотреть на небо, восхищаться творением Бога; отныне ты вправе быть доброй, не лицемеря, веселиться со спокойной совестью, жить в окружении людей, которые тебя боготворят. Твой мирный сон не потревожит забота о том, какую уловку придумать, чтобы наутро избежать наказания. Тебе не придется прибегать к мучительной лжи; никто не приневолит тебя к браку с ненавистным человеком; тебе больше не придется выбирать, что лучше – пожертвовать своей совестью и быть проклятой в жизни вечной или стать несчастной, бесконечно несчастной и достойной сострадания на земле в нашей короткой человеческой жизни.

– Габриэль, – сказала Инес, заливаясь слезами, – твои слова мне непонятны. Я не верю, что ты способен обмануть меня. Но ты так странно говоришь… Что это – безумие или?.. Куда ты везешь меня? Ради бога, не сходи с ума. Кучер, кучер, на улицу Амаргура!

– Кучер повинуется моему приказу! – воскликнул я, повышая голос, чтобы перекричать стук колес – Радуйся, Инес, веселись, мой друг. Сегодня ночью вся твоя жизнь изменится. Сколько бед на тебя свалилось, бедняжка. Сколько неожиданных поворотов судьбы за твою короткую жизнь! По одну сторону ты, по другую я. Сколько страданий и горя! То нас поднимало вверх на гребне волны, то низвергало в пропасть, то мы соединялись, то снова разлучались…

– Правда, правда.

– Бедняжка моя, кто бы сказал, что в своем величии ты будешь не менее несчастна, чем в своих невзгодах.

– Да, правда, правда!.. Но что это, твое безумие передалось и мне. Ради бога, отвези меня домой. Мы потом, потом все решим…

– Все уже решено…

– Но моя семья… Ведь есть же у меня семья, имя…

– Об этом и идет речь.

– Нет, я не могу, я не согласна. Конечно, ты не можешь обмануть меня, но… Домой, домой! Что станут обо мне говорить! Пресвятая Дева!

– Говорить ничего не будут.

– У меня новый замечательный план…

– Мой лучше… Твоя кузина посвятит тебя во все. К черту и донью Марию, и ту, другую, де Лейва.

– Она старшая в семье. Она повелевает.

– Сейчас повелеваю я, Инес. Покорись и молчи. Разве ты не помнишь, что во всех трудных случаях твоей жизни ты прибегала к моей помощи? Так и нынче. Я уже давно выжидаю случая… Я неотступно следил за тобой, чтобы выкрасть, как выкрал из дома Рекехо, и наконец сегодня мне это удалось… Пусть донья Мария попробует вырвать тебя из моих рук. Остальное тебе расскажет твоя кузина. Вот мы и приехали.

То ли потому, что Инес привыкла доверять мне во всех случаях жизни и знала, как я заботливо устраивал ее судьбу; то ли смутное предчувствие подсказало ей, что я поступаю правильно, но она не пыталась сопротивляться, когда я вошел с нею в дом и повел наверх, подняв на ноги всех обитателей. Амаранта не на шутку перепугалась, услышав в столь неурочный час стук в дверь и голос, возвещавший о моем прибытии. Донья Флора и графиня поспешили ко мне навстречу, ничего не понимая от удивления.

– Что это? Как тебе удалось вырваться из дома! – воскликнула Амаранта, с нежностью целуя свою гостью. – Мы, несомненно, должны благодарить Габриэля за такой подарок.

– Какая радость снова быть с вами, дорогая кузина! – сказала Инес, усаживаясь на диван рядом с Амарантой и тесно прижимаясь к ней. – Я даже забыла, какой грех убежать из дому, счастье переполняет меня, заглушая все укоры совести. Я побуду здесь одно мгновение, только одно мгновение.

– Габриэль, – сказала Амаранта, не замечая, как по лицу ее бегут слезы, – когда вы выступаете? Я испрошу разрешение сопровождать экспедицию, мы возьмем с собою Инес.

– Бежать! – воскликнула та с нескрываемым ужасом. – Но все станут презирать меня, как девушку, потерявшую совесть. Нет, я не нанесу такое бесчестье своей семье, я вернусь в дом доньи Марии.

– Покончим с лживой видимостью! – крикнул я. – Сколько б ты ни искала, ты не найдешь более родной семьи, чем та, что тебя сейчас окружает.

Графиня пыталась умоляющим взглядом призвать меня к осторожности, но я не мог молчать; мысли, лихорадочно кипевшие в моем мозгу, превращались в неудержимый поток красноречивых слов, которых я не в силах был удержать.

– Разве тебе ничего не говорит глубокая любовь той, которая сейчас обнимает тебя, Инес? Когда из нищеты твоих детских лет ты перешла к величию твоей юности, чьи руки обнимали тебя с нежностью? Чей голос тебя утешал? Чье сердце откликнулось на призыв твоего сердца? Кто скрасил одиночество твоего нового блестящего положения? Ты, несомненно, почувствовала, что между графиней и тобой существуют более тесные узы родства, чем те, которые признаны в свете. Ты догадалась, ты знаешь, твое сердце не могло ошибиться. Надо ли говорить яснее? Природа всегда, во всех случаях жизни одерживает верх. Голос крови в эту минуту подскажет тебе правду. Сеньора, крепче прижмите к себе Инес и знайте, что никто не вправе вырвать ее из ваших объятий, ибо только вы ее истинная госпожа. Инес, ты можешь спокойно и доверчиво прижаться к этой груди, она не таит в себе ни эгоизма, ни коварных замыслов против твоего блага, она полна любви. Рядом с тобой самое святое, самое благородное и дорогое существо – твоя мать.

Сказав это, я умолк, отдыхая, как Бог после сотворения мира. Я чувствовал истинное удовлетворение от своих слов; слезы, волнение, глубокие и молчаливые переживания матери и дочери, сплетенных в тесном, неразрывном объятии, были мне лучшей наградой, чем все рукоплескания и ликующие крики толпы, венчающей красноречие оратора. Последние слова вырвались из моего сердца так, словно они душили меня.

Меж тем как мать и дочь, оставшись наедине, изливали друг другу свою безграничную нежную любовь, я спустя шесть часов после рассказанных событий сидел напротив сеньоры доньи Флоры за узким столом, на котором стояли две чашки шоколада, служившего нам утренним завтраком. Поговорив о событиях, с которыми уже познакомился читатель, моя собеседница искусно направила разговор на желаемую тему.

– По словам Амаранты, – сказала она, – ты неравнодушен к молодой девице, которую вчера привел к нам. Нечего сказать, хорош скромник! Ну что скажут люди о юнце, который вместо того, чтобы искать поддержки у солидных особ, сходит с ума по своим юным сверстницам?.. Габриэль, опомнись… прислушайся к голосу рассудка… пойми…