Бенито Гальдос - Кадис

– Да… надеюсь на твой такт и спокойно жду. Если она тебя плохо примет, не обращай внимания. Лишь бы она дала тебе говорить, а ты уж как-нибудь примирись с ее надменным и резким тоном.

Я привожу разговор, происшедший между графиней и мною, чтобы объяснить читателю причину моего странного решения посетить донью Марию на другой день после изложенных событий.

Итак, выбрав наиболее подходящий час, я направился к дому доньи Марии, не вполне уверенный в том, что буду принят, но с твердым намерением всеми способами добиваться разговора с высокомерной дамой. Меня встретил дон Диего, который, против ожидания, отнесся ко мне весьма дружелюбно и сказал:

– Тебе уже, верно, известно, что у нас здесь произошло. Лорд Грей каналья. Когда я заснул в таверне Поэнко, он вытащил у меня из кармана ключи… Никто другой не мог этого сделать. Ты видел, как он вошел в таверну?

– Дон Диего, мне необходимо поговорить с вашей матушкой о деле чрезвычайной важности, оно касается ее семейства, а также семейства маркизы де Лейва. Не будет ли сеньора добра принять меня?

Мать и сын долго беседовали между собой наедине, и наконец сеньора соизволила дать согласие на встречу со мной. Она приняла меня в гостиной, обе ее дочери находились при ней. Надменное лицо графини хранило следы пережитой накануне бури, горечь испытаний, казалось, внезапно состарила ее. Из двух девушек Пресентасьон выразила при виде меня детскую радость, которую она не смогла сдержать даже в присутствии матери; что касается Асунсьон, то она была грустна, подавлена, томна, молчалива и сумрачна, как это часто случается с мистическими или страстными натурами.

Приказав Пресентасьон выйти, сеньора де Румблар сурово отчитала меня и в заключение добавила:

– Мне следовало бы вычеркнуть из памяти все, что произошло в том доме, куда я имела несчастье вчера прийти. Но вежливость заставляет меня выслушать вас, всего-навсего выслушать, если вы обещаете быть кратким.

– Поверьте, сеньора, надолго я не задержусь, памятуя, что вы просили больше не появляться в вашем доме. Сегодня меня привел сюда мой долг, горячее желание восстановить мир и спокойствие между членами одной семьи и…

– Но кто вас вовлекает в наши дела?

– Сеньора, правда, я не принадлежу к вашему семейству, но меня глубоко задело оскорбление, нанесенное вашему высокочтимому дому, который я ценю и уважаю, – хотя мои недруги и оклеветали меня, очернили в ваших глазах, – и поверьте, я испытываю живейшее желание стать на вашу сторону. Сеньора донья Мария, я пришел сообщить вам, что графиня раскаивается в своей резкости…

– Раскаивается?.. Я этому не верю. Прошу вас, кабальеро, ни слова больше. Если вы желали говорить со мной об этой сеньоре… Суд уже обязался рассмотреть дело и вернуть Инес главе семьи.

Асунсьон подняла глаза и посмотрела на мать так, словно она хотела что-то сказать ей, но страх одержал верх над этим желанием. Наконец, набравшись смелости, она произнесла жалобным, печальным голосом, который произвел на меня тягостное впечатление:

– Сеньора матушка, разрешите мне вставить одно слово?

– Что ты в этом понимаешь, дочь моя? Ты не можешь судить о подобных делах.

– Матушка, дайте мне высказать то, что я думаю…

– Здесь посторонний человек, и я не могу отказать тебе. Говори.

– Так вот, я полагаю, что Инес невиновна.

– Вот вам, дон Габриель, суждение чистого сердца. Это кроткое, набожное создание, чье небесное неведение зла, существующего на земле, возвышает ее над толпою смертных, неспособно понять низменные страсти света. Дочь моя, да будет благословенно твое неведение.

– Я повторяю – Инес невиновна, – еще раз подтвердила Асунсьон. – Лорд Грей не мог ее похитить из дому, ведь он не любит ее.

– Ты считаешь, что он ее не любит, потому что не сообщил об этом тебе? Что ты знаешь о любви, дочь моя? Какое представление имеешь о коварных уловках, притворстве и зловредных кознях, к которым прибегает искуситель?

– Инес невиновна, – настойчиво повторила Асунсьон, скрестив руки. – Иная причина, но не любовь к лорду Грею заставила ее покинуть наш дом. Лорд Грей ее не любит. Верите вы в Евангелие? Так вот, мои слова так же верны, как евангельская истина.

– При других обстоятельствах я рассердилась бы, видя, насколько безгранично твое добросердечие, – сказала графиня. – Но нынче мое душевное спокойствие нарушено. Я жажду покоя и потому прощаю тебя.

– Вы позволите мне высказать все, что лежит у меня на сердце?

– Договаривай.

– Я хочу увидеться с Инес.

– Увидеться с ней? – рассердилась донья Мария. – Мои дочери недостаточно высоко ценят свое достоинство.

– Сеньора, я хочу увидеть ее и поговорить с ней, – продолжала Асунсьон умоляющим тоном. – Если она грешна, я знаю, она признается мне. Если же нет – а я уверена, что нет, – я буду счастлива открыть истинную причину ее бегства и примирить ее с семьей.

– И не думай об этом. Пусть каждый слушается голоса своей совести. Если тебе благодаря горячим, искренним молитвам, а также моей неизменной бдительности, если тебе, говорю я, удалось возвысить свою душу до известной ступени благости, которая дается немногим, не унижай себя чрезмерной снисходительностью к чужим грехам. Высшая добродетель редко встречается в нашем мире. Если в немногих высоконравственных семьях, устоявших перед пагубным растлением века, еще сохранилась эта столь драгоценная добродетель, она не должна, не смеет соприкасаться с развращенностью. В недобрый час вошла Инес в мой дом. Откажись от мысли увидеться и говорить с ней, пока она находится вдали отсюда. Твоя возвышенная душа может удовлетвориться тем, что ты даруешь ей прощение.

– Нет, я хочу ее видеть, я хочу пойти к ней! – воскликнула молодая девушка, внезапно разражаясь слезами. – Мне надо увидеться с ней. У Инес прекрасное сердце. Мы заблуждаемся. Она не способна на дурной поступок. Сеньора, лорд Грей не любит ее, не может любить. Кто это утверждает, тот низкий лжец, ему суждено гореть в вечном огне, а его язык будет пронзен раскаленным железом.

– Успокойся, Асунсьон, – сказала, смягчаясь, мать, встревоженная лихорадочным возбуждением несчастной девушки и ее болезненным видом. – Ты слишком взволнована. Всегда одно и то же… Твои руки горят… глаза блуждают… лицо смертельно побледнело… С некоторых пор твое благочестие, дочь моя, настолько усилилось, что приносит тебе немалый вред, не забывай – нам надлежит печься о здоровье нашего тела. Твои длительные бдения по ночам и бесконечные размышления над вопросами святой веры, твой религиозный пламень сжигает тебя на моих глазах.

Потом, повернувшись ко мне, донья Мария добавила:

– Я против того, чтобы она доходила до такой исступленной набожности, но нет возможности удержать ее. У девочки пылкая душа, и после того как мне удалось осуществить мой замысел и направить ее к святой цели, в ней вспыхнул неугасимый огонь благочестия. Ее дух охвачен всепоглощающей пламенной верой, я предсказываю ей великие свершения на стезе духовной жизни, на которую она жаждет вступить.