Андрей Воронов-Оренбургский - Ярое око

— Братья! — Мстислав в последней надежде возвысил голос. — Дозвольте слово молвить... Ужли на разных берегах стояти будем? Ужли радость нечистым справим? Мечи поднимем друг на друга в сей гибельный час для Руси?

Но напрасно великий князь Киевский рвал сердце и креп голосом. Он тонул в надменном грае несговорчивых князей:

— Мы хоть и в ответе за поход сей... ан не быти по-твоему! — звенели накалённые голоса черниговцев. — Доколе будем терпеть указки рода паучьего вашего Ростиславичей?! Не быти тебе пастухом над нами, Мстислав Романович. За Днепром каждый со своей дружиной славу пойдёт добывати! И полно нас совестить да пужать! Князья пред тобой, не смерды! Нас тоже, как и тебя, сажали на престол. От отца — сыну!..

— Значит, так Богу было угодно, да и люду русскому! — в поддержку кричали куряне. — На власть — мы сами власть имеем, а на силу — силу!

Этому словесному камнепаду будто бы и нечего было противопоставить, ан выровнял чаши весов внезапно прибывший со своей дружиной князь Галицкий.

— Мстислав Удатный пожаловал! — рокочущим прибоем пронеслось над шатрами и стягами.

Прославленный громкими победами галичанин яро взялся за дело; рубил правду сплеча, невзирая на род и племя.

— Силы дробить — гибели своей потакать! — с веской уверенностью заявил он и упрямо мотнул головой: — Дивлюсь я вам, ей-богу, дивлюсь. Прибыв сюда, что ж разумею?.. Ужли и впрямь здесь, в Дикой Степи, меч между нами встанет? Ужли дань врагам платить краше? Али не зрили очи ваши, во что берега Днепра превращены? Татары, аки волки лютые, у тела земли Русской зубы точат! Ведут себя демоны ровно хозяева! Возможно ли это?..

— Будет душу травить, Удалой. Кровей пролитых мы и без тебя нагляделись досыта!

— Помолчи, Злат! Елесей, Ясноок, князья стольные... А я так верил клятвам вашим...

— А мы тебе!

— Тише вы, громы! Слушаем тебя, Мстислав! Так что ж теперь?

— А то, что не только в пиршествах пьяных нам вместе время коротать! Персты наши... рукоять одного меча держать должны супротив ворога злого! Так завещали нам отцы и деды. Так завещал Ярослав Мудрый! Коль не против... — Он горячим орлиным взором охватил примолкших князей и под железный звон кольчуг сказал вдохновенным голосом: — Для меня великая честь вас завтра в бой повести, русичи! Простите, коль не прав в чём... Нынче же, по вечере, вельми рад буду зрить вас всех у своего шатра. За кубком русского мёду забудем ссоры! Верю, един народ русский! Един Боже!

— Русичи, за князя! Сла-ва-а-а!

— За Киев! Сла-ва-а-а!!

— За Русь!..

Всё это со своего берега видел Джэбэ-нойон. И чем дольше он наблюдал за лагерем бородатых урусов, тем более мрачным становился его взгляд, тем строже делалось доселе бесстрастное лицо опытного полководца.

...Ещё на выезде из орды он разделил свой тумен на пять равных частей. С одной из них, в две тысячи мечей, он умчался на северо-запад, к Великой реке, а четыре других отряда тяжеловооружённых всадников расположил у подножия сторожевых курганов, вдоль коих с незапамятных времён петлял протоптанный шлях.

По приказу нойона несколько усиленных разъездов поскакали широким веером к восточному берегу Днепра. «Семь кипчакских быков тому, чей соколиный глаз быстрее отыщет дымы урусов!»

...Стрела во главе сотни запылённых телохранителей-тургаудов подъезжал к раздольному, сверкающему в лучах солнца Днепру, когда с северного холма раздались возбуждённые крики нукеров десятника Хайлара: «Урус! Уру-ус!»

Джэбэ обжёг меркитской плетью коня. Через минуту угрюмый монгол натянул золочёный повод, окоротив жеребца над высоким береговым глинистым яром.

...На затравевшем песчаном берегу, возле огромной затонувшей кокоры [228], стояли урусы. Их было не более трёх десятков; все в длинных кольчугах и чудных островерхих конических шлемах, щелястые железные щитки которых скрывали глаза и верхнюю часть лица воинов. В руках одни держали щиты и короткие копья, другие — боевые топоры и чёрные от воды вёсла.

Закрываясь перстатыми металлическими рукавицами от слепящего солнца, они вглядывались в степной безбрежный простор. Узрев в лоснящихся клубах пыли не союзников-половцев, а крупный военный отряд незнакомого племени, лазутчики споро погрузились в осевшие в воду челны и, пробороздив кормою землю, оторвались от берега. Стремнина быстро отнесла лодки на безопасное расстояние, и гребцы, навалившись на вёсла, резво заскользили к родным кострам. С вражеской стороны их догоняли глухие на воде гортанные выкрики плосколицых чужаков и ретивое ржание дотоле не виданных русичами низкорослых, гривастых и мохноногих коней.

...Джэбэ-нойон, исчерна-смуглый от зноя, узкими немигающими глазами долго смотрел вослед уходящим челнам, и в его сверкавшем ядовито-чёрном взгляде не было милости к сему народу.

Шёл третий день, как лёгкая походная юрта темника была разбита нукерами на левом берегу полноводной реки... а большие, под белыми парусами ладьи «хрисанов», похожие не то на отъевшихся по осени уток, не то гусей, плотно увешанные по бортам червлёными щитами, продолжали всё прибывать.

Дальний берег теперь кишел вооружёнными людьми. И там, где недавно паслись пятнистые олени и летучие стада сайгаков, теперь росли как грибы боевые становища урусов и пёстрые шатры кипчаков, обозы которых тянулись по равнине нескончаемым потоком, упираясь друг другу в хвост, и везде, где появлялись урусы, над местом стояния их дружин поднимались на высоких шестах не виданные прежде монгольским глазом знамёна. «Ойе! Не об этих ли “вера”... говорил раб Субэдэя — бродник Плоскиня? — рассуждал Джэбэ, подбрасывая из плетёнки в огонь прокалённые солнцем сухие лепёшки кизяка. — Неужели и вправду сбываются предсказания старого багатура, и наши светлые дни превратятся в ночи, а наши ночи обернутся кромешным мраком?»

...Ночами, запахнувшись в косматую медвежью доху, нойон лежал на уступчатом взлобье мелового кургана около костра и всматривался в смуглую степную даль. Там, за Днепром, мерцали далёкие оранжевые, малиновые, жёлтые огни неприятельского стана. Огромная, скрытая прозрачным саваном ночи степь дышала, двигалась, говорила — словом, жила своей неведомой жизнью. Тревожные густые тени пробирались через сонные овраги и лощины степи, кто-то тяжко хрустел прибрежным песком, где-то трещала под конским табуном, спускавшимся к водопою, камышовая непролазь...

«Урусов и вправду много... — задерживая взгляд на алом солнце, застрявшем по ту сторону ветвей поваленного дерева, подвёл черту Джэбэ. — Они велики ростом, как их широкогрудые кони, сильны и хорошо вооружены. Если они все переправятся на наш берег... нам не разбить их тремя туменами. Хрисаны рассеют нас и подавят, как саранчу... Одна слабая надежда на их междоусобную вражду. Их войско подобно могучим буйволам, которые бредут по равнине в разные стороны. Мы же обернёмся волчьими стаями... и загрызём их поодиночке. Но прежде следует испытать хитрость Барса с Отгрызенной Лапой».