Шэрон Пенман - Королевский выкуп. Последний рубеж

В тот момент безопасность Ричарда беспокоила Беренгарию куда больше, чем скорбь свекрови. Она успокаивала себя тем, что Ричард, как никто другой, способен позаботиться о себе. Но Руан полон французских шпионов. И если его узнают… Может, Ричард пошел в таверну? Она никогда не видела его пьяным, но ведь большая часть жизни мужа оставалась скрытой от нее.

– Значит, ты говоришь, что король ушел уже несколько часов назад, и никто его не разыскивает?

– Нет, я этого не говорила, – возразила Хавиза, которой не понравился обвинительный тон Беренгарии. – Искать его пошел кузен, Андре де Шовиньи. Он сказал, что, кажется, знает, куда удалился король. Но больше ничего не добавил, а умчался прочь.

Беренгария облегченно вздохнула. Услышав от Хавизы ужасную весть, она сожалела, что не была рядом. Но она опять обманывала себя. Ее присутствие не имело значения, ведь Ричард не обратился бы за утешением к ней.

– Прошу, дай мне знать, если что-то услышишь, – сказала она Хавизе и как лунатик побрела в свою спальню, где с непривычной резкостью оборвала беседу фрейлин и приказала им удалиться. Свернувшись калачиком на кровати, Беренгария рыдала о Генрихе, о его несчастной вдове, об оставшейся без отца дочери и об осажденном Иерусалиме. А еще она плакала о себе, о своем потерянном муже и о неисповедимых путях Господа, которые непостижимы для смертных.

Лодка Андре причалила к пристани острова Андели после наступления темноты. Его догадка немедленно подтвердилась – Андре сказали, что король, действительно, прибыл сюда несколько часов назад. Он потребовал лошадь, отказался от сопровождения и поскакал к мосту Пти-Андели. Андре сделал то же самое. Он не трудился искать Ричарда в городе, но повернул коня в сторону юго-восточного склона, единственного пути к замку Гайар.

Рабочие уже разошлись по домам, но из тени тут же материализовались стражники, и в ответ на вопрос Андре указали на привязанного жеребца. Им хотелось знать, что происходит, но Андре не стал отвечать на расспросы, отдал поводья ближайшему стражнику и взял фонарь.

Даже при таком свете идти там было опасно. Луна в небе была полная, но она пряталась за облаками. Средний двор укутывали глубокая тень и жуткая тишина. «Как в призрачном замке», – с тревогой думал Андре. Держа перед собой фонарь, чтобы осветить путь, он перешел во внутренний двор и там обнаружил кузена.

Ричард сидел на земле, прислонившись спиной к стене башни. Он, казалось, не удивился при виде Андре, как будто для них обоих обычное дело бродить по территории замка после заката. Поставив фонарь на ближайшую тачку, Андре опустился на землю рядом с Ричардом.

– Просто безумие идти сюда без света, – наконец произнес он, и Ричард, как ему показалось, пожал плечами.

– Когда я сюда пришел, еще не стемнело.

– Я тоже не подумал об этом, – сознался Андре. – Но я не забыл вот это. – Он отцепил от пояса флягу с вином и протянул Ричарду. Тот отпил и вернул флягу обратно. Они передавали ее друг другу, пока она не опустела, а потом Андре отшвырнул ее в темноту, за мерцающий круг света от фонаря.

Луна, наконец, пробилась сквозь облака, высветив профиль Ричарда. Его глаза покраснели и налились кровью, но уголок рта поднимался, словно в улыбке.

– Мне следовало знать, что только ты сможешь найти меня здесь, – сказал он.

– Должно быть, в следующей жизни я стану собакой-ищейкой. – Андре пожалел, что не прихватил еще флягу вина. Эта ночь как нельзя больше годилась для того, чтобы напиться до беспамятства и забыть обо всем. – Скажи, что не винишь себя.

– Не виню.

Но после долгой паузы Ричард продолжил:

– Только мне никогда не узнать, не сложилось бы все иначе, если бы я смог вернуться, как обещал ему. Я надеюсь, он понимал, почему я не смог.

– Ну конечно понимал. Может, в нашем роду и найдется парочка дураков, только Генрих был не из них.

Ричард вдруг встал.

– А знаешь, кого я виню в его смерти, Андре? Того ворона, то презренное дьявольское отродье, ту бесхребетную гадюку, что сидит на французском троне. Если бы не он, я смог бы вернуться в Утремер. Учитывая, что Саладин покойник, и нет французов, мешающих нам на каждом шагу, мы с Генрихом взяли бы Иерусалим.

– Да, – ответил Андре. – Думаю, ты взял бы его, кузен.

Рыцарь понимал, однако, что эта его уверенность слабо утешает короля. Глядя, как Ричард идет по двору, чертыхаясь всякий раз, как споткнется о брошенный камень, Андре думал, как скверно ненавидеть кого-то так сильно, как Ричард ненавидит французского короля. Но еще хуже так роптать на Бога.

Март 1198 г.

Джоанна помедлила в дверях солара, наслаждаясь открывшейся взгляду идиллической картиной. Ее мать сидела на скамье под окном рядом со своей внучкой Рихенцей. Вниманием Беренгарии завладела Анна, предпочитавшая поместье Джоанны собственному. Изабелла, жена Уилла Маршала, болтала с Денизой, Хавизой и Лореттой де Браоз, новой женой графа Лестерского – лорды Ричарда по обыкновению приезжали к рождественскому двору с женами. Но бывали исключения. Джоанна задавалась вопросом, помнит ли Джонни хотя бы как выглядит его жена? Он так редко виделся с ней за восемь лет после свадьбы. Граф Честер был, ясное дело, один, поскольку свести их вместе в одной палате можно было лишь под угрозой меча. Золовка Джоанны Эла, графиня Солсберийская, отсутствовала по малолетству – ей исполнилось всего одиннадцать.

Джоанна перевела взгляд на супруга Элы, своего сводного брата Вильгельма Лонгспе. Два года назад Ричард устроил этот блестящий брак, принесший молодому человеку графский титул, но до приезда в Ле-Ман Джоанна ни разу не встречалась с Вильгельмом. Хотя он был выше, чем их отец, Джоанна подумала, что так, должно быть, выглядел Генрих в двадцать один – подобно другому их сводному брату Жоффу, да и самому Ричарду, бастард унаследовал рыжую масть Анжуйцев. Взгляд Джоанны сместился к племяннику и другому брату. Отто тоже отличался высоким ростом и крепким сложением. Замечает ли Джонни, что родичи по сравнению с ним кажутся великанами? Большинство мужчин собрались вокруг Ричарда, но Джон сидел в стороне, потягивал вино из позолоченного кубка, и наблюдал, как остальные беседуют и смеются. «Он похож на зрителя, а не на участника представления», – подумалось Джоанне. Она склонялась к мысли, что Джон заслуженно стал изгоем – даже ей едва ли удастся простить когда-нибудь его предательство. Однако она не могла до конца подавить шепот жалости, воспоминание о маленьком мальчике, который когда-то давным-давно жил вместе с ней в аббатстве Фонтевро.

Раздавшийся взрыв хохота вернул ее внимание к кружку мужчин. Раймунд как раз сказал что-то, остальные нашли это очень забавным, и она улыбнулась, довольная тем, что муж с братом так хорошо ладят. Она впервые была в разлуке с Раймундетом и скучала по нему сильнее, чем могла представить. Но девятимесячный ребенок слишком мал для поездки в три с половиной сотни миль. Несмотря на сильную, ощущавшуюся почти физически тоску по Раймундету, она все же была очень рада присутствовать при пасхальном дворе Ричарда, и сейчас, оглядывая солар, думала о своем счастье. Сестры и дочери королей обычно вступают в брак с чужеземными принцами, и это означает вечное изгнание с родины и из семьи. Такой была бы и доля Джоанны, если бы Вильгельм неожиданно не скончался, дав ей возможность вернуться домой и обрести то, чего не нашла на Сицилии: страсть, любовь, материнство.