Шэрон Пенман - Королевский выкуп. Последний рубеж

Подняв взгляд, Алиенора заметила стоящую в дверях дочь, улыбнулась и поманила к себе. Рихенца любезно уступила тете место, и Джоанна, сев рядом с матерью, поцеловала ее в щеку. Алиеноре шел семьдесят четвертый год, но дух ее оставался таким же пылким, как в юности, даже если вмещающее его тело вело битву, обреченную на поражение. Джоанне казалось, что мать не изменилась за девять месяцев, прошедших с их последней встречи, и это стало для нее большим облегчением, ведь она понимала, что оставшиеся матери дни утекают неумолимо, как песок в часах.

На самом деле ее больше встревожил вид брата. Она не видела Ричарда семнадцать месяцев, и теперь ей казалось, что бремя королевской власти тяжелее отпечаталось на нем. Он не сбросил веса, который набрал, пока выздоравливал от раны в колено, и полнота, хотя и не столь заметная благодаря высокому росту, несколько старила его. Кроме того, он выглядел очень усталым, как будто давно не спал, и как только Рихенца ушла, Джоанна, понизив голос, сказала:

– Ричард не слишком хорошо выглядит, матушка. Может, он нездоров?

– Он постоянно в делах, Джоанна, – так же тихо ответила Алиенора. – И редко когда проводит пару ночей под одной крышей. Загоняет себя безжалостно, как и Гарри, требуя от своего тела такого, на что плоть и кровь не всегда способны. Но Гарри хотя бы не всегда воевал, в его царствование случались периоды мира. А вот Ричард живет в осаде с тех самых пор, как вернул себе свободу.

– Трудно даже сказать, матушка, кого из этого дьявольского отродья я ненавижу больше – Генриха или Филиппа. Раймунд говорит, это выбор между двумя гадюками, и, я полагаю, он прав.

– Я бы выбрала Генриха, – ответила Алиенора, и ее глаза сверкнули ледяным изумрудным блеском, – ведь если бы не его предательство, Филипп никогда бы не смог угрожать Нормандии. Ричард вернул себе почти все, что потерял за время плена, но от этого не становится легче. Четыре года непрерывной войны измотают кого угодно, даже Ричарда.

Их прервал слуга, принесший вино. Глядя на мать, Джоанна думала, что материнство длится от колыбели и до могилы, и страх за взрослого сына терзает не меньше, чем тревога за малыша.

Прошлой ночью, едва прибыв, они узнали вести о смерти. Престарелому папе настала наконец пора пережить свой собственный судный день. Новый святой отец Иннокентий III был почти на пятьдесят лет моложе, куда смелее и значительно энергичнее, заставив Анжуйцев задуматься, не сложился бы плен Ричарда совсем иначе, сиди уже тогда на папском престоле Иннокентий. Но вторая смерть стала потерей для их семьи. Мария, графиня Шампанская, дочь Алиеноры от французского короля, скончалась одиннадцатого марта в возрасте пятидесяти трех лет. Ее сестра Алиса, графиня Блуасская, умерла годом раньше, но смерть Марии стала большим горем для анжуйского двора – она была близка с Ричардом, который посвятил ей стихотворный плач, сочиненный во время германской неволи. Джоанна надеялась когда-нибудь познакомиться с Марией и знала, что мать тоже ждала встречи с дочерью, которой не видела после развода с Людовиком.

– Мне так жаль, матушка.

Джоанна больше ничего не сказала, но Алиенора ее поняла.

– Мария тяжело переживала смерть Генриха, как и я скорблю по ней. Ты ведь знаешь, моя дорогая, как больно терять детей. Не ожидала я пережить шестерых из них. Но я так благодарна, что у меня остаетесь и ты, и Ричард, и Леонора… – Она помедлила, надолго остановив взгляд на своем младшем, прежде чем добавить: —…и Джон.

И пусть Джон был назван как бы нехотя, Джоанна не сомневалась: если Ричард умрет, не оставив законного наследника – что казалось все более вероятным, – мать станет сражаться за то, чтобы корона досталась Джону. Она знала, что мать предпочтет Джона Артуру, который до сих пор пребывал при французском дворе, но сомневалась относительно другого внука. Отто во многом напоминал Ричарда – отважный в бою, иногда безрассудный, порывистый, разделяющий любовь Ричарда к трубадурам, музыке и поэзии. Но Джоанна видела, что ему недостает политической проницательности, которую Ричард унаследовал от отца. Джонни был хитрее Отто. Зато куда меньше заслуживал доверия, не заботясь ни о чести, ни о морали. Какой из этих изъянов серьезнее в короле? Джоанна уже собиралась заговорить об этом с Алиенорой, когда в солар вошел слуга и зашептал что-то на ухо Ричарду.

– К нам скоро прибудет неожиданный гость, – объявил король, отвечая на любопытство гостей загадочной улыбкой и пожимая плечами. Он поднялся на ноги, и остальные сделали то же самое, видя, что государь намерен вернуться в большой зал.

Джоанна тоже встала, но прежде чем успела последовать за Алиенорой, ее перехватила невестка. Опустившись на оконное сиденье, Беренгария тихо сказала:

– Я должна попросить прощения за то, что не была с тобой во время родов.

Джоанна прекрасно понимала, почему Беренгария не присутствовала при рождении Раймундета и, чтобы не вынуждать младшую подругу давать объяснения, которые спасут ее гордость, но заставят чувствовать себя виноватой, она быстро сказала:

– Тут не о чем говорить, и извинения не нужны. Ты мне дорога как сестра, Беренгария. Разве ты до сих пор не знаешь?

– Да, и ты дорога мне не меньше, – ответила Беренгария, безмерно благодарная Джоанне за то, что та не затаила обиды. – И я обещаю тебе, Джоанна… я буду присутствовать на родах твоего второго ребенка.

Джоанна улыбнулась.

– В таком случае, дорогая сестричка, советую тебе не планировать других дел на август.

Темные глаза Беренгарии округлились.

– Так скоро? – воскликнула она, и тут же, испугавшись, что Джоанна может неправильно понять ее слова, поспешила обнять золовку, расцеловала в обе щеки: – Я так за тебя рада!

Этот возглас привлек внимание. Видя, что все на них смотрят, Джоанна бросила на мужа вопросительный взгляд, и когда Раймунд кивнул, сказала:

– Мы пока не собирались об этом объявлять, но я больше не вижу причин таиться. Мы воистину благословлены Господом, ибо он опять даровал нам дитя.

Реакцию не составляло труда предвидеть. Мать расцеловала Джоанну, Ричард стиснул ее в объятьях так, что перехватило дух. Ее согревала искренняя радость, с какой была принята весть, а Раймунду пришлось защищаться от шуток остальных мужчин, поскольку двое детей за два года брака – прекрасная возможность для вульгарных острот, от которых мало кто смог удержаться. Раймунд принимал их доброжелательно – отрицал, что использовал любовное зелье и настаивал, что вопреки слухам, они с женой проводили в постели не все время.

Несмотря на то, что ни Джоанну, ни Раймунда, казалось, не смущали эти поддразнивания, Беренгарии не нравились грубые шутки. Она попыталась продолжать разговор, чтобы уйти от неловкой темы, и поинтересовалась, выбрали ли они имя для будущего ребенка.