Анатолий Соловьев - Хождение за три моря

— Большой полк поднимать не след. Ясности нет, людей булгачить [37] Булгак — смута. рано.

— А ежли за передовыми вся сила ногаев тащится? Ась?

Большой полк — главная рать из служилых людей, боярских детей, окрестных поместцев, каждый является со своими слугами, холопами. Поднимают его, если война грозит всей Московской Руси. За шесть лет своего княжения Иван водил Большой полк два раза: когда Ахмад на Москву пёрся, когда сам Иван хотел Казань взять. Но за эти шесть лет крымчаки и ногаи малыми ордами налетали много раз. Как реки замёрзнут — жди их. Малой ордой ловчее незаметно прокрасться мимо дозоров и сторожевых крепостей. Татары, вооружённые луками, саблями, пиками, на своих малорослых выносливых лошадях, без обоза, питаясь небольшим запасом пшена и сушёной кобылятины, легко переносились через необъятную степь, пробегая тысячу вёрст пустынного края. Скрываясь от русских степных дозоров, татары крались по лощинам, оврагам чаще по ночам, а днём отсиживались в укрытиях, не разводя огней. Так им незаметно удавалось углубиться в населённые окраины вёрст на сто. Тогда они поворачивали назад, орда распахивала широкие крылья, сметала на своём пути всё живое.

Полон — главная добыча, которую более всего ищут татары, особенно мальчиков и девочек. Для этого они берут с собой ремённые верёвки, а на запасных конях имеют большие корзины, куда сажают захваченных детей. Рабов везут в Турцию или в другие страны. Главный невольничий рынок в Крыму — Кафа [38] Генуэзская колония в Крыму, современная Феодосия. . Пленников и пленниц порой продают десятками тысяч — из Московии, Литвы, Польши. В Кафе их грузят на корабли и увозят в Константинополь, Анатолию, даже в Африку. Заезжие иноземцы сказывают: порою людского ясыря столь много, что продаётся пленник дешевле овцы. На побережьях Чёрного и Средиземного морей в каждом доме можно встретить рабынь, укачивающих хозяйских детей русской или польской песней. А один из иноземцев однажды поведал, что видел еврея-менялу, который сидел у единственных ворот Перекопа, ведущих в Крым, и, глядя на нескончаемые вереницы пленных, спрашивал, есть ли ещё люди в Московии, или уж не осталось никого.

Иван со всего маху яростно опустил кулак на подлокотник кресла, бешено метнул глазами. Любой ценой надо собрать Русь! Любой ценой!

Патрикеев ввёл рослого гонца, запылённого, измученного, сапоги и низ кафтана его до кушака облеплены засохшей грязью.

— Сядь! — велел Иван. — Сказывай!

Гонец опустился на кончик лавки, тяжело опёрся широкой спиной о стену, хрипло произнёс:

— Аз есмь из разъезда боярского сына Стёпки Михайлова. Углядели мы татаровей вёрст за сорок от Тулы. Орда в тыщу голов, крадётся лесами. Стёпка велел тотчас скакать прямо к тебе, государь. Другого гонца послал к воеводе Шуйскому. Опричь велел передать, коль большую орду заприметит, тотчас гонца к тебе наладит. Он с десятком остался дослеживать. Всё, батюшка-государь, што передали, то и сказал.

— Ступай.

Гонец тяжело поднялся, поклонился, вышел. Бояре ухватились за бороды — думать. Первым высказался многомудрый Квашнин.

— Вещует моё сердце, малой ордой идут. Менгли-Гирей опасится османов. А ногайский хан Ямгурчей — пособник Менгли-хана. Свой дом на разор туркам они не бросят. Это своевольцы, князюшко. Пождём до завтра. А там что Бог даст.

Ряполовский и Патрикеев согласно кивают. Они люди верные, не угодливы, задних мыслей не держат, местом друг перед другом не чинятся и не завистливы, как прочие. За это Иван их уважает.

Что предпринять? Большую рать собрать — не менее двух седмиц потребуется, немалый урон хозяйствованию. А промедлишь — кровью русской за ошибки придётся платить.

— Пождём, — решил Иван. — Завтра думу соберём.

Утро началось с хороших вестей. Прискакал второй гонец от Шуйского. Орда оказалась малой.

«Аще тех бесерменов с божьей милостью тайныя окружа и разгроми, — отписал воевода. — Стёпка Михайлов хоробрость в тоей брани проявил, самого мурзу, старшого среди татей в полон взял. Той мурза, зовомый Айбек, при допросе сказывал, шед ис ногаев един, другие за ним не волоклись. Мекаю, осударь, пора втору черту под крепостцой Орлом ставить, штоб никакого пропуску на Русь не было.

Отписал раб божий, холоп и воевода твой

Дмитрей Шуйский » .

Ознакомившись с письмом, старый воевода Патрикеев заметил:

— Не одну черту, а две надобно ставить.

Иван с ним был согласен.

А тут прибыл и Андрей Холмский, брат воеводы Данилы Дмитрича Холмского, с которым Иван на Казань ходил. Андрей, женатый на сестре Ивана Анне, ездил к Казимиру улаживать давний спор о Смоленском княжестве. Явился он к князю, не успев снять походного кафтана из синего бархата, но шапку переменил на новую, голубого атласа, отороченную соболями и шитую жемчугом. Рассказывал привезённые новости не спеша, как бы тая про себя ведомое только ему главное, отчего на его бритом мясистом лице мелькала хитроватая усмешка. От него несло чем-то иноземным, запахом душистым, приятным. Говор у Андрея тихий, несвычный, без протяжного московского аканья, слова произносил быстро, округло, словно круглые камешки во рту перекатывал. Много по чужеземьям ездил, набрался тамошних привычек. В душе Ивана возникла невольная неприязнь к зятю, а вместе с ней и подозрительность [39] Забегая вперёд, скажем, что через несколько лет князя Холмского обвинят в заговоре, посадят в тюрьму и вскоре отрубят голову. , но слушал он внимательно, ничем не выдавая своих чувств.

— Принял меня Казимир и давай выговаривать, мол, Иван, ваш государь, нехорошо себя ведёт, не по-соседски, переманывает к себе мой служилый люд, притеснения в торговле чинит. Я же ему ответил так: ты вот про обиды говоришь, а что под своими вотчинами подразумеваешь? Не те ли города и волости, с которыми русские князья пришли к тебе служить? Литовские аль польские вотчины — от ваших предков, а русские — от наших предков. Вам своих земель жаль, а разве моему государю своих — не жаль? Тогда Казимир пригрозил пожаловаться папе римскому и воевать с нами. Я же ему сказал, что не за свою отчину воевать ты хочешь, неправедно сие!

— Верно рек, — вынужден был одобрить Иван.

— А ещё, государь, вот какая новость. Помнишь ли, приходил года два назад в Москву рыцарь немецкий фон Поппель?

— Ведаю. И что?

— Я того рыцаря встретил в Литве. Опять к тебе собирается. Имеет посольскую грамоту от самого немецкого императора Фридриха!

— Чего Фридрих хочет?

— Просить твою дочь за своего племянника. Елена хоть и мала, да племянник Фридриха тоже годочками не вышел. Так что загодя твоего согласия добивается. Вот как дело повернулось. О Руси до сё мало кто в полуночных странах ведал, а ныне о Москве там только и разговоров. Фридрих сначала не поверил, что за польской Русью есть ещё Русь, а как узнал, сколь она многолюдна да богата, тут и сватов готов слать. А в благодарность обещает тебя отныне королём титуловать. Я ему твою родословную привёл. — Зять хитро подмигнул. — Ту, которую в летопись заложили!