Анатолий Соловьев - Хождение за три моря

Не за себя сердце болит, за Русь. Велика она, обильна, да недужна удельной враждой, а оттого слаба. Собрать её надо как можно быстрее, но время требуется и сила. А чтобы Руси мощь поиметь, торговлю нужно наладить, особенно со странами, что на юге и на западе. Недавно приезжал в Москву венецианский посол Джан Батиста Тревизан, якобы хотел, чтобы Московия помогла Венеции в войне с турками-османами, захватившими оплот православия Константинополь. Иван бы и рад помочь, да через татар не пробиться, Литву не перейти. А тут Тверь под боком, буйный Новгород. Тот венецианец красно баял про полуночные страны, мол, и государи в тех странах самодержцы, и бояре у них покладистые, и народ послушный и трудолюбивый. Города, мол, там сплошь каменные, мостовые мощены, чисты. Дороги вельми удобны. Много учёных-книгописцев и изобретателей, выдумавших огнемётные машины, мушкеты, пушки. Про новое оружие Иван давно знает. Уже послал Андрея Холмского, брата воеводы Даниила, к свеям, чтобы мастеров по литью пушек в Москву пригласил. Наказал, чтобы сулил любые деньги, лишь бы приехали, научили оружие изготовлять, чего-чего, а железа у нас хватает. Пушки уже имеются у Твери, у Казимира. Недавно проведчики прознали, что и у турок много пушек было, когда они Константинополь приступом брали, стену крепостную железными шарами проломили. Теперь вот надо стены толще делать. Сейчас бы то огнемётное оружие да под Казань. Враз бы управились. Пораньше следовало новшества у себя ввести. Отстала Русь от полуночных стран, надобно искать людей даровитых. Думы, думы... Не оставляют они в покое даже на короткое время. Взять того же Батисту Тревизан. Каков хитрец оказался, новых тревог прибавил. Он из Москвы к Ахмаду наладился. Зачем? Проведчики вызнали, что венецианский дож Кристофер Моро дал ему секретное поручение уговорить золотоордынцев напасть на турок-османов, с которыми Венеция ведёт войну. Для Москвы сие полезно. Ну, а если этот новый союз позже оборотится против Руси?

А тут ещё напасть. Иван невольно поморщился, до того неприятна даже мысль о ней. Как-то так получилось, что московский государь наособицу от других государей стоит, он им как бы чужой, не порфироносный. Недавно король Казимир доказывал московскому послу Никите Беклемишеву, что у великого тверского князя Михаила на Русь больше прав, чем у Ивана, ибо Михаил из того же гнезда Всеволожского, а московские князья ещё с тех далёких времён, когда Всеволод Большое Гнездо отчину свою делил между сыновьями, всегда были младшими, а потому им и достался «заброшенный угол». Это уж потом Москва возвысилась, но суть от этого не меняется. И первый сиделец в «заброшенном углу», Владимир, был младшим среди братьев, и второй, Михаил, прозванный за своё забиячество Хоробритом, остался младшим. Право на властительство всегда у старших, недаром говорят, поперёд батьки не суйся. Стало быть, если Иван и объявит себя государем, то в глазах других царей альбо королей он будет самозванцем. Эта мысль для Ивана мучительней остальных.

Ежли он даже татар победит и землю русскую в кулак соберёт, как себя равным другим государям поставить?

Когда Батиста Тревизан был у Ивана, то объяснил на примере полуночных стран, что самодержец не токмо в стране самолично правит, но и от соседних государей независим, дани никому не платит. Горько было слышать про всё это великому князю. Ему приходится порой боярские выходки терпеть, гневливые слова выслушивать, а самое главное — вынужден ежегодно Большой Орде дань посылать. Да какую — десять тысяч рублей серебром! Это всё равно что десять громадных караванов с товарами [33] Представление о стоимости товаров в караване дают жалобы купцов. Так, шедший «полем» к Азову караван в 300 вьючных и 200 сменных лошадей был ограблен на 1500 рублей, и купцы лишились всего. . Как если бы их без всякой пользы в реке топить. Доколе?

Но выход вроде бы есть. Вчера многомудрый боярин Квашнин ему совет дал. Беседа была с глазу на глаз и столь тайной, что рынды всех, кто имел нужду к великому князю, из покоев Ивана вон выпроводили, сами в сенях стали без пропуска. Сказал Степан Квашнин, как бы случайно обмолвясь:

— Марья-то Борисовна тяжко больна, ась?

Иван и сам об этом не худчее Степана Дмитрича знало, ему лишнее напоминание о болезни жены край неприятно, он досадливо нахмурил густые брови, промолчал.

— А ты, кесарь-батюшка, слава Богу, здоров и молод, — продолжил Степан Дмитриевич. — Выслушай, государь, не гневайся. Жизнь не остановишь, горе делу не помощник.

— Ну, слушаю. Что сказать хочешь? — нетерпеливо отмахнулся Иван, не удивившись тому, что боярин впервые назвал его кесарем, как величали римских императоров со времён Августа — цезарь, кесарь.

— А то. О женитьбе загодя следует подумать.

— Кикимору сладим — женишков отвадим! — отшутился князь, думая о своём. — Ещё говорят, жениться не напасть, как бы с жёнкой не пропасть! Чего ты затеял?

Пожилой дородный боярин обиделся, пожевал губами, смял седую бороду в жилистый кулак. Преданный он Ивану человек, воспитатель князя с младости, ума в него много вложил и шутить ему никогда не позволял, мол, не по сану тебе игривость ума, у государя думы должны быть степенные, чтобы все видели, он — надежда. Родитель Ивана не раз Бога благодарил за то, что тот надоумил пращура нынешнего рода Квашниных, Родиона Квашню, покинуть Киев и перебраться со всем своим двором в Москву. А двор тот был немалый — тысяча семьсот человек.

Иван спохватился, примирительно сказал:

— Прости, дядько, ежли обидел. Пошто разговор-то затеял?

Квашнин расправил пышную бороду, оглянулся на дверь, ведущую в сени, понизив голос, сказал:

— Невесту пора поискать.

— При живой-то жене?

— При смерти Марья Борисовна. Немчура-лекарь говорил, её уже ништо не спасёт. Околдовали её.

— Кто? — князь ожёг боярина гневным взглядом.

— Лекарь об том не знает, но колдун, бает, силён был. Не поднимется Марья Борисовна, недолго ей осталось. А тебе о всей Руси надобно думать! Об этом не забывай.

— Ты вот что, — прервал его Иван. — Собери-ка колдунов сюда. Ко мне. Гонцов пошли по городам, пусть сведают. Когда соберутся, я им Марью Борисовну покажу, спрошу, кто чары навёл. Найду... — Князь только зубами скрипнул.

Колдовство на Руси — дело обычное, не к ночи будь оно помянуто. По Москве только и слышно о проказах ведьмовских: то рыжая свинья на пешехода о полуночи напала, всего искусала, то корова молоко не стала давать, то бородатый козёл на задних ногах по улице шёл и человеческим голосом вещал, какие беды Русь ожидают, то от порчи человек помер, женщина в белом по ночам бродит, в окна добрым людям заглядывает, а у самой глаза как у сатаны горят. Иван уже велел на каждом перекрёстке стражу ставить.