Анатолий Соловьев - Хождение за три моря

Она сама взяла его за руку, ладонь её была горяча. Молча повела в свою светёлку, которая, как и горенка Хоробрита, имела отдельный вход. И конечно, они не слышали, как боярыня сообщила мужу:

— Слава те, Господи, слюбились!

— Слава те, Господи! — эхом повторил Степан Дмитрии. — Хоть наша кровинушка ныне останется, род наш не сгинет.

— Не загадывай раньше времени, — построжала боярыня.

— Сердце-то, мать, болит. Отправится в Индию, вернётся ли? Время-то смутное!

Марья Васильевна грузно опустилась на колени перед иконами святых угодников и Матери-Богородицы, принялась горячо молиться.

Вернулся Хоробрит к себе под утро, ощущая на губах сладость жарких поцелуев Алёны. Ему хотелось петь. Прочь сомненья! Они достойно венчают лишь слабых духом.

Старичок-домовой встретил Афанасия на пороге, закувыркался, засвистел, уселся в лунном пятне, захлопал в ладошки.

— Ай хорошо, соседушка, ай баско! Страсть люблю, когда детушки зачинаются. А то мне, старичку, скука смертная. Я на боярыню и боярина осерчал, плохо семью блюдут, в доме который год детских голосов не слыхать.

— У тебя, дедок, детушки были? — добродушно спросил Афанасий, стаскивая сапоги.

Домовой даже мохнатыми лапками замахал от возмущения.

— У кикиморы каки детушки! Она хлопотунья, да не по этой части. Ей бы всё людей стращать да пужать. Ух, егоза была, сорочиха, так и норовила из дому улизнуть, в гости к водяному наладиться. Я её уж и за хвост привязывал, дак отрывала! Ей водяной милей хвоста.

Афанасий лёг и устало задремал под ворчливое бормотание старичка. А в окно уже брезжил рассвет.

Утром отрок Федька, открывая Хоробриту ворота, сообщил новость: за три улицы отсюда ночью убили трёх татей. Кудрявый Федька в ужасе круглил глаза, ему ещё такие дела внове и впечатляют несказанно. Сколько нужно горя, чтобы юношеская мягкая душа очерствела?

— Дроворубы ехали, наткнулись. Свезли в мертвецкую. Наш боярин сказывал, мол, один их посёк, даже одёжу с них не снял. Ох, дядь Афанас, тот витязь, видать, ладной был!

— Кто тебе сказывал, что они тати?

— Дак при них оружье нашли — ножи да кистени. Добрые люди с кистенями по ночам не ходят.

В Тайном приказе Хоробрита встретил князь Семён, коротко спросил:

— Твоё рукоделье?

— Моё. Хотели убить. Пятеро их было. Один раненый сбежал, пятого сам отпустил.

— Почему сторожам не сдал?

— Жалко стало парня.

Князь Семён бросил на проведчика испытующий взгляд: уж не ослаб ли душой проведчик. Но взгляд Хоробрита был твёрд.

— Добро. Я сказал управителю, чтоб правёж не устраивал. Ездил смотреть, узрел тулово посеченное и голову отдельно уложенную, догад взял: Хоробрита сабелька! Государь ужо сказал: надо всех проведчиков собрать и на ночь по Москве пустить, враз от душегубов стольный град очистят! — Князь выглянул в поруб [74] Поруб — пристройка к избе. , крикнул: — Кирилл, подай нам тезика! Купца сейчас приведут, он по-арабски мекает. Кирилл сюда его доставил, глаза ему завязал. Погутарь с ним крепости языка для. Олло, перводигерь, олло карим... тьфу, как ты язык не скривишь?

— Привычка, князе, — улыбнулся Хоробрит одними губами.

— Это ж я и сказывал государю, Хоробриту талан от Бога даден.

Привели высокого, чернобородого, смуглого перса. Хоробрит задал ему первый вопрос по-арабски. Перс удивлённо заворочал совино-круглыми глазами, охотно, даже обрадованно ответил:

— Никогда не думал, господин, что в столь далёкой северной стране встречу человека, знающего мой язык. У меня отец был араб.

— Откуда ты? Как тебя звать?

— Хаджи Лутфулла, господин, звать меня. Родом из Ормуза.

Так Афанасий впервые услышал о далёком южном городе, расположенном на острове на выходе из Персидского залива.

— Велик ли ваш город, богат ли?

Хаджи Лутфулла принялся горячо рассказывать, доброжелательно поглядывая на сидящего перед ним внушительного человека, у которого пристальный взгляд, седеющие волосы, лицо воина, а расспрашивал он о том, что должно интересовать лишь купца.

— Плавал ли ты в Индию?

— Куда именно, господин? Индия — великая страна, весьма обширная, в тамошних землях много государств. Я плавал лишь вдоль побережья, от города Дега до Камбея. Вглубь же не ездил. Там высокие горы и дремучий лес, который называют джунглями. В джунглях много диких зверей, они пожирают тех, кто оказывается в лесу. — В голосе перса послышался страх.

Беседа длилась долго. Чужие слова охотно всплывали в памяти Хоробрита. Учил его арабскому языку шемаханский купец, проживший два года в Московии. За что из казны ему было выплачено десять рублей и дарена шуба.

После того как перс ушёл, не забыв пригласить Хоробрита к себе в Ормуз, Афанасий и князь Семён пообедали кислыми щами и холодной пряжениной с редькой. Князь, вытирая блестевшие жиром пальцы, задумчиво сказал:

— Нового мало, но надобно его слова проверить, так уж у нас завелось: посторонний подтвердит, стало быть, верно. Раздобыл я записи синского монаха Сюань Цзана. Вельми просил сию книгу привезти, заплатил за неё серебром по весу: сколько книга потянула, столько и серебра дал игумену Юрьевского монастыря. Она с персицкого переведена при Василии Тёмном. Когда турки на Константинополь дорогу закрыли, персы к нам много чего привозили. Чти-ко вслух. — Князь бережно снял с полки книгу в деревянных обложках, украшенных позолоченной медью.

«Синский путешественник по имени Сюань Цзан в начале правления династии Тан [75] Династия Тан правила с 618 но 906 г. отправился в Индию, проехал земли Сиицзяна, Чагатая, Гандхарус [76] Нынешний северный Пакистан. , явился в долину великой реки Инд и пробыл у достославного царя Харша 13 лет, после чего через Уйгурию и горы Гиндукуш вернулся на родину и записал всё увиденное. Вот что он зрел сам и не оставил без благосклонного внимания.

В Индии имеется золото, серебро, медь, нефрит, амбра, редкостные самоцветы и разнообразные драгоценные камни. Всё это индийцы меняют на предметы, коих сами не производят.

Купцы, занимающиеся торговлей, свободно передвигаются, ведя свои дела по всей стране. Переправы через реки и проходы через рогатки открыты для всех желающих, уплативших небольшую пошлину. Дороги безопасны от разбойников.

Налоги, взимаемые с населения, лёгкие. Каждый спокойно владеет своим мирским имуществом. Те люди, которые обрабатывают царскую землю, платят в виде дани одну шестую продукта.

Простой народ в Индии хоть и легкомыслен, тем не менее честен и заслуживает уважения. В денежных делах индийцы бесхитростны. Они боятся возмездия в будущих воплощениях душ, а потому не допускают обмана или предательства, верны клятве и обещаниям. Поведение их мягкое и любезное...»