Анатолий Соловьев - Хождение за три моря

Стали редки русалки и водяные — хранители вод. Попрятались кикиморы болотные. Леший раньше умел нагонять страх, кружил путников по чащобам, хохотал, свистел по-разбойничьи, ухал. Но духов земли перестали бояться и давно уже не приносят им жертвы, и духи зачахли. Люди ныне поклоняются чуждому Богу.

Вчера над лесом пролетела всего лишь одна ведьма.

Колдуны исчезают. За ними охотятся, их преследуют всем миром, жгут на кострах. Они якобы знаются с нечистым, наводят на добрых мирян порчу. Но разве навь нечиста?

Церковь волховства не признает. Волхву чужда церковь. Для него нет ни креста, ни Христа. Иисус обратился с поучениями к людям, чего делать не следовало, его сила ушла в проповеди, зёрна же в душе нельзя отделить от плевел. Живя заёмной истиной, простой смертный утрачивает всетворящую истину, пытается согреться негреющим светом. Язычество ныне презирают. А ведь в нём больше пользы, чем в любой другой вере, если уж мы питаемся плодами земными, то земле и должны молиться. Если солнце нас согревает, то оно — наилучший бог среди богов.

Потому отшельник и одинок.

Он кормил лосёнка молоком, когда в ельнике показался тот, кого в народе зовут лешим. Огромный, покрытый седоватой шерстью, с мускулистыми, свисающими ниже колен руками, он тяжело, но бесшумно ступал массивными ногами, и каждый его шаг был в сажень. Перед стариком леший не таился, но и не вышел к нему, остановился возле дерева, нелюдимо бросил взгляд из-за покатого плеча. В запавших глазах лесного духа, прикрытых кустистой шерстью, пряталась желя [14] Желя — печаль. . Когда-то его боялись безмерно. Любой зверь, даже хищник, в панике бежал от него прочь, ни один человек не смел войти в лес, не принеся духу жертвы, не поклявшись, что явился в лес с чистыми помыслами. Теперь всё было в прошлом. Лешие стали редки. Как и волхвы. Ибо ни тот ни другой ничего не могут изменить. Не стало в них нужды.

Лосёнок беспокойно завозился, пролил молоко. Его мать убили люди. Старик отставил глиняный кувшинчик, улыбнулся лесному духу. Тот что-то глухо проворчал, на его тёмном лице мелькнуло нечто похожее на сочувствие. Они понимали друг друга. Пролетела над поляной стая чёрных ворон и в панике метнулась прочь заполошно каркая. Одинокий великан заторопился в чащу и скрылся среди молодых елей. До старика донёсся запах мокрой заклёклой [15] Заклёклая — мокрая шерсть, пахнет псиной. овчины.

Лешие появляются на свет нечасто. Рождение их необычно. Любовная страсть должна возникнуть между богатырём-мужчиной и медведицей, после чего отец погибает от разрыва сердца, а у медведицы появляется необычный малыш. Повзрослев, выродок может обрести себе подругу, только схожую с ним. По рождение двух малышей противоположного пола ещё более редко, а потому леший почти всегда одинок. Он становится лесным духом, потому что вне леса он погибает. Одинокий скиталец ненавидит медведей, ибо, не зная отца, считает свою мать-медведицу виновницей своего уродства и одиночества. Провожая глазами нелюдимого великана, старик подумал, сколь много люди потеряли, перестав понимать естественный ход вещей, отвыкнув от него. Церковь много способствовала, чтобы отвратить людей от поклонения тому, что их окружает, принудив верить в то, чего быть не может, а то, что есть, объявив сатанинскими измышлениями. Волхв многое может изменить, но люди не идут к нему, боятся.

Насытившийся лосёнок улёгся возле старика, блаженно жмурясь, греясь на солнце, но тут же вскочил, голенастый, большеголовый, резво потопал к пасущимся возле ручья оленям, там в высокой траве прыгали оленята-сеголетки. Теперь веселья им прибавится.

Старик опустил тёмную старческую ладонь в прожилках взбухших вен на лесную подстилку, разгрёб се, захватил чёрного жирного перегноя, поднёс к носу. Ударил в вывороченные ноздри запах сырой прели, молодых трав, земли. Она знает — и человек знает. Наоборот не бывает. Всему на земле своя мера. Царю — своя, воину — своя, мужику — своя. Царь правит, воин защищает, мужик сеет. А волхв меру ведает.

Э-эх! — хрустнули кости, встал отшельник, стекла между пальцами чёрными струйками землица. Прошелестел по верхушкам берёз ветерок, качнул редкую листву, ближние деревья словно подтянулись — встал Хозяин.

А он, погруженный в свои мысли, поднял замысловато гнутую клюку, ступил по траве раз-другой — и пропал. Его земля несёт, куда ему потребно, в мгновение ока. Лишь неясная тень мелькнула между берёзок, да совсем уж не ко времени озадаченно ухнул филин.

Велики леса на Руси. А лес — живой. Он полон духов. Но они словно дети — им нужен уход и забота. Если духи сыты, довольны и здоровы, то здоров и лес. Так всегда было. Люди кормились лесом, а лес берегли заботливые духи.

Духов опекали волхвы. Были посредниками между людьми и природой, учили всё живое жить в согласии, да и шалых духов придерживали, чтобы те лиха не творили. Но окрутили князей лукавые греки, с кровью выдрали из народа его обычаи. Забыли люди простую мудрость. Оттого и зверьё лесное стало лютее, недоверчивее.

Грызёт старого кудесника печаль-желя. Многое ему лес открывает, все свои горести выплакивает. А он один-одинёшенек. Волхв не бессмертен. Но он умереть не может, пока не передаст свои знания и заботы кому-то другому.

Шёл старик по лесу, опираясь на клюку, ею же ломал встреченные кляпцы [16] Кляпцы — силки. , спускал настороженные на крупного зверя самострелы, защёлкивал медвежьи капканы, убирал хворост с замаскированных ям. Из одной помог выбраться свинье. Та, ослабевшая от голода, в знак благодарности лизнула ему руку.

Ошиблась мать-земля, дав человеку разум, ох ошиблась.

Стоит среди леса на поляне дуб-великан, корни в нави, ствол в яви, крона — в прави [17] Смысл этой фразы в том, что подземной частью дерева управляют подземные духи (навь), стволом — лесные духи, состояние кроны зависит от тех и других. . Духов дуб. Сколько Лес стоит, столь и дуб. В нём — ступица круга Земли и Неба. Посередь него, говорят, груба от царства небесного до царства подземного, а в той трубе молонья сверкает — то ось мира. Чужому к дубу пути нет: духи морок наведут. Богатырь придёт, силой пробьётся, ничего не увидит — дуб как дуб, только очень старый.

Тени вытянулись, посвежело, кроны берёз — таких красавиц в лесу не вдруг встретишь — нежно зарозовели закатными лучами. Между стволами мелькнуло, стукнуло, и на духову поляну вышел старик — волхв. Задумчиво, делая привычное, двинулся вокруг дуба, держась опушки. Высунулось из лещинника мохнатое лицо лешего, следящего за стариком. А тот всё кружил вокруг дуба, по солнцу кружил. Когда угас последний закатный луч, уселся волхв, кряхтя, между корней лесного великана, опёрся спиной о корявый ствол и замер. Глаза прикрыл. Дуб шептал и поскрипывал. В складках его мощной, замшелой коры шуршала, попискивала лесная мелочь. Незримо текло время, превращая мгновения в тысячелетия. Но вот дрогнули ветки дуба, и волхв открыл глаза. В заливающем всё вокруг лунном серебре, в неестественной тиши замершей на полушаге природы у подножия дуба сидел юноша.