Анатолий Соловьев - Хождение за три моря

Бойкий молодой дьяк ответил:

— Аристотель Фиораванти очень знаменит, государь. Он сам из города Болони, но строил по всей Европе дворцы, храмы, крепости, а также прославлен в литейном деле и в механике. Множество людей уверяли меня, государь, что лучшего муромля в Европе нет.

— Смотри, ответишь головой!

— И отвечу! — смело тряхнул золотистыми кудрями дьяк. — А ежли я нрав, ты меня, осударь, наградишь?

— Награжу, — пообещал Иван, которому смышлёный дьяк понравился. Да и тон его не вызывал сомнения в искренности.

Несмотря на то, что Аристотелю Фиораванти было уже шестьдесят лет, он оказался весьма проворен. Пока Иван был занят Софьей, он успел построить в сельце Калитникове, где оказались хорошие глины, кирпичный завод, съездил во Владимир, потом через Ростов в Ярославль. И явился к государю Руси со своими чертежами и рисунками, на коих были изображены величественные храмы, великолепные дворцы с портиками и коринфскими колоннами, золочёными куполами и нарядными башенками. Ивану даже не поверилось, неужели всю эту красоту можно сюда перенести, в кремль? Велика и могуча та страна, в коей воздвигнуты сии здания! Слава о ней далеко разнесётся! Иван сразу решил — строить.

— За работу не поскуплюсь! — твёрдо сказал он. — Не стыдно будет домой вернуться. Ученикам тоже награду немалую дам. За каждого обученного русского ученика — отдельная плата. Но учите так, чтобы они сами сию лепоту могли и в плане нанести, и построить без порушения.

Семён Толбузин, прервав перевод, сказал Ивану:

— Государь, много москвичей уже убедилось, что Фиораванти секретов из своих знаний не делает. Всем желающим в Калитникове он показал, как нужно готовить известковый раствор. Десятки местных муромлей собрались смотреть. Он при них замесил известь, залил для пробы в стену. Утром её нельзя было ножом отковырнуть! Столь крепка оказалась. Как камень!

Седеющий, но ещё крепкий и подвижный Фиораванти пылко воскликнул:

— Деньги для нас не первое дело, государь. Важно признание! Нам приятно, что нас оценили. Могу уверить всех присутствующих, что увидев нас в деле, вы не измените о нас благоприятное мнение!

По случаю доброго согласия накрыли в трапезной стол с заливными молочными поросятами, жареными куропатками, блюдами волжских осётров, чёрной икрой и множеством других яств, от которых иноземцы пришли в полный восторг. Устроили пирок. На нём Фиораванти и подтвердил наблюдения царевны Софьи, которую, кстати, приезжие знали лично, о том, что Италия ныне находится в величайшей беде и разоре.

Поднимая в честь гостей серебряный кубок фряжского вина, Иван спросил, есть ли в Италии мастера достойнее великого Аристотеля Фиораванти? На что тот серьёзно ответил:

— Государь, я лишь песчинка у ног истинных титанов.

— Неуж так? — изумился Иван. — Кто же те титаны?

— Первый среди них Леонардо да Винчи. Равного ему гения земля ещё не рождала. Он молод, ему чуть больше двадцати лет, но ум его всеобъемлющ. Он усиленно занимается математикой, астрономией, оптикой, механикой, географией, топографией, физиологией — и во всех предметах делает ошеломляющие открытия! Дарование его столь велико, что в любых делах, к коим обращается его пытливый ум, он легко и просто находит верное решение. Силы в нём столь много и соединились они столь успешно, что он ежедневно что-либо изобретает. Он может с лёгкостью снести гору, прорыть туннель сквозь скалы, с помощью им придуманных рычагов передвигает дома, поднимает корабли в воздух, отводит воду из рек. К тому же он гениально ваяет, рисует, занимается философией. И его мозг не прекращает выдумок!

Иван и присутствующие на пиру бояре слушали восторженную речь итальянца недоверчиво. По силам ли такое одному человеку? Да ещё когда страна разорена и разобщена.

— В области архитектуры Леонардо изготовил много чертежей и планов, все они совершенны! Он предложил превратить реку Арно в канал на протяжении от Флоренции до Пизы. Изготовил рисунки мельниц, валялен, машин, приводимых в движение водой. Перед отъездом я слышал, что он избрал живопись предметом своих особых забот, и смею уверить, превзойдёт знаменитейших художников!

Так государь Руси Иван Васильевич на несколько лет раньше, чем в Европе, узнал о существовании гения всех времён Леонардо да Винчи. И первой его мыслью была: неужто на Руси нет даровитых самородков? Как их открыть, сберечь, воспитать?

Богатырь-диакон могучим басом прогремел, что «венчаются раб божий Иван Васильевич и раба божия Софья Фоминишна...» Титулов не указывали, перед Господом все равны. Старенький митрополит благословил суженых. Множество народу собралось вдоль крытого тротуара от церкви до великокняжеского дворца. Постарался Семён Ряполовский, свёз сюда зажиточных москвичей. Когда молодые вышли из церковных дверей, народ грянул:

— Многая лета жить и здравствовать в любви и согласии богоданным мужу и жене...

Поднесли им на рушниках пышный каравай. Осыпали хмелем. Сопровождающие процессию рынды кидали народу деньги. Люди новобрачных поздравляли искренне, им было объяснено, что византийская царевна своим замужеством превращает московского государя в преемника византийских императоров и тем возвеличивает Русь. «Два Рима были, третий — Москва, а четвёртому не быть». Царевна, как наследница Царьграда, перенесла в Москву свои державные права, где отныне разделит их со своим супругом.

Хор возле крыльца пел свадебные обрядовые песни. За столом голосили «горько!». Иван позволил себе расслабиться. Много пил и много целовал жену, крепко, сочно, и она впивалась в него столь нескромно, что даже старики почувствовали молодой задор и тайком оглаживали своих дебелых жён. Иван впервые так близко видел необъятную грудь молодой жены с выпирающими холмами молочной белизны, видел её нетерпеливые глаза, и его охватила страсть. Но после четвёртого или пятого бокала Софья властно положила полную белую руку, прикрыла серебряный кубок мужа, жарко шепнула Ивану на ухо:

— Не пей, мой любый, воздержись, нам скоро дитё зачинать!

Столь дальновидная забота супруги была достойна восхищения. Поэтому Иван лишь пригубил и отодвинул вино, коснулся под столом пышного горячего бедра жены, и вожделение ещё пуще овладело им. Отодвинулись, ушли вон снедающие государственные заботы, хотелось забыться в огненных глазах молодой супруги.

Ну и ночка была, доложить некому. Всю свою сбережённую мужскую силу Иван отдал Софье. Они возились на перинах, как два борца, сошедшихся в смертном поединке. Софья громко стонала. Но не от боли, что сопровождает расставание с девственностью, а от страсти. Иван рычал, подобно барсу, ибо не было у него сил сдерживать радость вожделения и того сладкого нестерпимого мига завершения акта любви. Ах, хороша была почка. Много после, став старым, Иван всегда вспоминал её с улыбкой и тайным сожалением, что всё проходит, даже страсть.