Владимир Дегтярев - Янтарная сакма

— Ладно, не будем меняться, — устало ответил Абу Шейху Иван Третий. — Кажи товар! Я выберу.

Араб крикнул. Двери в горницу распахнули княжеские гридни и они же стали вносить товары Абу Шейха.

— Пока носят, — шепнул арабскому купцу Иван Третий, — я схожу тут... избавлюсь от лишней жидкости.

Купец ласково помановал левой рукой. Разрешил великому князю, ишь ты!

Иван Третий торопливо вышел из горницы. Толкнул неприметную дверь в широком проходе и очутился в «слуховом» чулане. Слушали четверо — два книжника, боярин Шуйский да тот псковской купец, именем Бусыга.

— Ну? — шёпотом спросил великий князь.

— Шейх Абу Фадх ибн Фарух, ибн Хаджадж ибн Маххабат ибн Масуди, как пишут арабские книги, был не купцом, а поэтом. Складно писал нечто вроде песен, — сообщил великому князю старший книжник.

— И такого купца, значит, нет? Хорошо...

— Резать будем? — обрадовался Шуйский.

— Погоди ты! Размахался... А кто это тогда в моей горнице трясёт белой бородой и трындит по-арабски?

— Караим, горский еврей. Есть такие, в горах живут, — пояснил второй книжник. — По всему видать — тиун, доводчик и разведчик султана турского, Махмуда Белобородого. Борода у купца крашеная. А по крови его подлой борода должна быть чёрная.

— Поджечь бороду надо, проверить, — подсказал Бусыга Колодин. — Обнажится изначальный цвет.

Пошли в горницу. Товары, что привёз лживый купец, лежали на большом столе, на лавках. Две какие-то голые бабёнки в прозрачных накидках жались в углу, отвернули к стене лица. От них пахнуло потом, мочой и пыльной травой. Ну-ну. Хорош товарец!

Иван Третий подвёл Бусыгу к Белобородому, сообщил:

— Мой главный купец. Личный. Для меня покупает...

Бусыга Колодин развернул свёрток — первый, что попался под руку на столе. На пол заструилась бумазейная дешёвая кисея. Иван Третий стоял возле окна, во двор, оглаживал бороду. Бусыга развернул следующий свёрток. В нём оказалась кривая сабля, бывшая в деле. Бусыга вынул клинок из ножен, поморгал глазами:

— Добрая вещь. Вели, великий княже, огня мне подать. Надо проглядеть лезвие.

Старший из княжеских гридней по знаку Ивана Васильевича заширкал кресалом, поджёг фитиль, поднёс его к огарку свечи, торчавшему на медном подсвечнике. Бусыга приблизил саблю к свечному огню.

— Ага! Вот здесь! — громко сообщил Бусыга. — Щербина есть! Гляди-ка сюда, купец!-

Белобородый нагнулся. Бусыга ухватил его за конец бороды, резанул по нему саблей. Тот клок, что был зажат в кулаке, немедля оказался в огне свечи. Клок завонял горько, как воняет краска на иконе, если на икону упал огарок. Концы белых волос почернели.

— Ну и кто ты теперь таков есть? — спросил купца великий князь.

Купец завращал глазами, заругался непотребным арабским слогом... В княжеском дворе громко завизжали кривоногие купцовы люди — и мигом всё стихло. Конюхи, со скуки резали тех людей татарским приёмом, как баранов, — под горло.

— Кричи Шуйского! — велел Бусыге Иван Третий. — Под землю этого скотину и на правёж. Да огня не жалеть! Ишь, обложить меня собрались! Я им не медведь. Мой боевой тотем от князя Рюрика — нападающий сокол! Иди, возьми меня в небе!

В каменном пытошном подвале Белобородый шпиг молчать не смог. Дыба и раскалённые щипцы, да кат [65] Кат — дознаватель в суде, палач. Томила, ослобонили ему язык от молчания.

Великий князь с особым, горловым, клёкотом, видать, от бешенства, задавал вопросы. Шуйский сидел позади Ивана Васильевича, пил квас, который ставили здесь же, для палача и подручных его. Вкусен был квас, настоянный на смородине! Молодой княжеский книжник умело и скоро писал на вощяной дощечке чертами и резами:

— «Послан я от великого султана оттоманского проведать здесь, куда русские купцы повезут камень янтарь да много ли его повезут, да каким путём. Если путь будет через Казань на Челябу, а потом на Атбасар [66] Атбасар — крепость на одноимённой реке в Северном Казахстане. , то русских купцов велено пограбить на Атбасаре, далее не пускать, но и прилюдно не убивать... Да ещё меня просили киевские жиды проведать заодно, как живёт в Иове Городе мой брат по вере жид Схария. Он пришёл в ваши пределы нести самую ясную и праведную религию от Бога Яхве. Схария сначала нам писал, потом его письма перестали приходить... Купцов русских не так давно нарочно похватали по приказу турского султана. Русские купцы под пыткой сказали, что Новгород почитай весь к той вере уже приведён и все высшие чины новгородского клира проповедуют тайно, а где и явно, ту жидовскую веру...»

— Это всё и всем здесь слушающим надо забыть, — совершенно ласково попросил великий князь, оглянувшись на присутствующих. — Забыть до времени. А то ведь кат Томила всех вас помнит. Помнишь, кат?

Кат Томила хмыкнул и прямо на глазах великого князя выпил плохо пахнувшей водки из походной сулейки. Отрыгнул и наклонился к висящему на дыбе. Караим попросил пить.

— Напои. Лучше говорить станет, — велел Иван Третий.

Жид выхлебнул воды пополам с жидовским пьяным зельем и опять заговорил. Говорил он много. Но главное звучало так: «Арабы держат монополию по всей территории халифата. Русских не велено пускать на юг далее селения Астрахан. И не велено русским искать пути в Индию. Это арабский базар. Большой, на половину мира. И на тот базар нельзя водить кобылиц. Иначе индианские цари через тех кобылиц своих коней расплодят, станут сильными да потом на многих конях станут воевать арабов. И откроют весь базар всем купцам, с любых земель...» Потом Белобородый издал крик, выгнулся против хребта, головой к пяткам. И провис на дыбе — сердце разорвалось.

— Теперь я всё до конца понял, что загадал нам перед своей кончиной Афанасий Никитин. Царствие ему небесное. Праведный был человек! — заявил Бусыга Колодин. — Большое дело ты сотворил, кат. Считай, спас меня от неминучей погибели в Индиях. И великого князя спас...

На чёрную от сажи ладонь палача легла большая серебряная испанская монета. Кат Томила хохотнул, легко, передними, большими, как у коня, зубами перекусил монету пополам. Одну половину протянул своим подручным, другую сунул в засаленный человеческим жиром рваный карман кожаного, тёмного от крови фартука.

— Ежели сюда когда попадёшь, — сказал кат Томила Бусыге, — я тебя сразу кончу. Чтобы не мучился. Перед Богом говорю.

Бусыга потемнел глазами и быстрым шагом выскочил наружу.

Пока шли с младшим книжником по тоннелю на воздух, книжник молвил:

— Афанасий Никитин вот потому перед смертью и велел, если идти в Индию, так с кобылкой.

— Я мерекал, что он бредит, — сознался Бусыга. — Ведь кобылкой у нас называют кузнечика, что прыгает, как молодая кобылка.