Богдан Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

— Пане Белоскорский! Вы должны немедленно пропустить графа!

Комендант молча поклонился.

Толпа радостно взревела, когда граф вслед за Белоскорским двинулся к воротам. Папский интердикт казался уже не таким угрожающим, а королевские привилегии еще слаще щекотали воображение.

— Почему-то он мне показался австрияком, — пробормотал вслед староста.

— Это, вероятно, потому, пане Януш, — неожиданно вернувшись, сказал Хих, — что я довольно долго прожил в Вене и даже был на службе у императора. Впрочем, разве это мешает нашему делу, если в мире нет никого преданнее его величеству королю польскому?

— Отнюдь, — поспешил заверить староста, отметив про себя, что у графа необычный слух. Видимо, тот никогда не имел дела с артиллерией.

— Имел, — неожиданно сказал Хих, — артиллерия — моя слабость. Люблю я, знаете, это гениальное изобретение человечества. Одна искорка, и дрожит земля. Разве не чудо?

— Тьфу, пропади ты! — вырвалось у старосты. Рука его невольно потянулась к золотому распятию на шее.

Граф скривился, как от горькой редьки.

«Ну когда уже они оставят эту привычку?» — про себя пробормотал он.

— Как будто мысли читает, эге ж, пане староста? — молвил Тимофей Балабан, когда въездные ворота закрылась и мост был снова поднят.

— Черт побери, — процедил тот в ответ, — вот какие теперь на королевской службе. Как будто душу из меня вынул… Пойду я отсюда, епископ и так всем руководит…

По ту сторону стен было напряженно тихо. Драбы молча стояли каждый на своем месте, готовы ежесекундно взяться в оборону. Тихо было даже в пекарне… Спекши вдоволь хлеба, кухарки уныло сидели, не уверены, скоро ли вернутся к привычному делу.

А что же Ляна? На рассвете она проснулась, хотя сон ее едва ли можно было называть сном. Однако, как ни странно, но жгучая дремота таки прибавила сил. И когда комендант попросил разрешения зайти, девушка была бодрой, хоть и бледной.

Сквозь открытое окно доносился шум толпы. Отдаленный, но четкий в утреннем воздухе. На лице же Белоскорского не было и тени волнения. Он казался беззаботным и с радостной улыбкой поклонился своей гостье.

— Приветствую вас, очаровательная панянка! — сказал бурграф. — Предостерегаю, солнце — завистливое светило, а потому смотрите, попадете в число его соперниц!

Девушка ответила грациозным реверансом и, как требовали обычаи того времени, заслышав комплимент, опустила глаза, но быстро их снова подняла, чтобы пристально вглядеться в коменданта.

— Если бы я был моложе, — сказал тот, — то ваш взгляд лишил меня разума, но теперь только наполняет родительским теплом. Да-да, дитя мое… И этот великолепный рубин на вашей шейке, который словно вобрал в себя все звезды июльского неба, кажется мне лишь бледным отражением неземного блеска ваших глаз.

При упоминании про это украшение девушка зарделась, а Белоскорский весело и безжалостно засмеялся.

— Ну вот, я открыл вашу самую большую тайну, ангел, — сказал он, — безусловно, это подарок того, чьим хранителем вы являетесь.

— Мне показалось, что из-за стены доносится какой-то шум, — сказала она.

— Пустое, — шутливо отмахнулся комендант, — толпа жрецов, пришедших поклониться своей богине, но эта стена стала им помехой.

— Если так, мой дорогой Приам, почему же вы облеклись в доспех? — спросила девушка, что почувствовала себя теперь на месте Елены, когда за стенами Трои гремело ахейское войско.

— Только для того, чтобы вы сполна ощутили чары эпохи, которая, увы, постепенно исчезает… Эпохи рыцарства, — тут он галантно подал ей руку, — если, конечно, не откажетесь немного прогуляться по замку.

Ляна вдруг счастливо улыбнулась, на сердце ей стало совсем легко… Возможно, потому, что почувствовала, как доверяет этому седому воину, который будто пришел из ее детских сказок про короля Лева или храброго боярина Детка. Пришел, чтобы охранять ее, защитить от зла, от клеветы, от смерти… Этот гордый человек в сияющих доспехах казался посланником Бога; как будто сам архангел Михаил принял его облик, спустившись на землю.

— Охотно! — сказала она и положила свою очаровательную ручку на его тяжелую латницу.

Белоскорский, помолодев от этого лет на двадцать, провел ее несколькими залами, где обнаружились редкие мебель, картины, дорогое оружие… Последнего, правда, было больше. Ляна, шляхтинка до мозга костей, не удержалась от восторга, как и от удивления, что в этом сером замке, среди арсеналов и погребов с порохом, находятся покои, достойные короля. Так прошел добрый час, пока наконец они оказались в небольшой комнатке, несколько более скромной, но уютной и светлой, несмотря на то, что тут уже давно никто не жил.

Девушка выглянула в окно. Они находились довольно высоко, похоже, на последнем этаже дома бурграфа. Был виден весь двор, который перерезала крепостная стена, отгораживая это грязное безобразие от непревзойденного пейзажа города Лева.

— Прекрасно! — произнесла Ляна, мимоходом усевшись на мягкую софу, поскольку в этом уюте ее окутала усталость.

Напротив окна стоял хорошей работы клавесин. Опорой ему были два грифона, которые, вовсю двигая застывшими крыльями, словно пытались поднять это тяжелое средневековое творение. Инструмент этот, видимо, попал сюда вместе с приданым королевы Констанции и остался в уже перестроенном замке после польского вторжения. Ляна любила музыку и мысленно решила обязательно сыграть после отдыха.

Справа и слева от клавесина висели красивые ковры. На одном из них была выткана Селена в виде красивой пышногрудой женщины на фоне звездного неба, на другом — Аполлон в своей огненной колеснице.

Таким образом, расположены друг напротив друга, они изображали две противоположности: день и ночь, Солнце и Луну, мужчину и женщину…

— Вижу, моя болтовня утомила вас, милая нимфа, — мягко приказал комендант, — отдохните. Чуть позже сюда принесут завтрак.

Девушка попробовала возразить, но вместо этого лишь улыбнулась — прогулка замком действительно разморила ее, но и страхи, пережитые накануне, почти забылись. Утреннее лучи, рассеиваясь на прозрачных занавесках, мягко стелилось по комнате и щекотало лицо, легко, словно ангел-хранитель, закрывало отяжелевшие веки. Недоспанная ночь давала знать, но вслед за усталостью она почувствовала неожиданную легкость, словно сидела не на софе, а качалась на облаке. Странная добрая магия была в этой комнате… Аполлон улыбался, а Селена казалась похожей на ее мать.

Видимо, девичья душа не вмещала в себе столько беды, сколько выпало на ее судьбу. Словно из переполненной чаши, она разлилась от неосторожного прикосновения радости. Мгновенной радости, подаренной этим ангелом в доспехах рыцаря.