Кейт Мосс - Огненные палаты

Пит кивнул:

– Ходят также слухи, что они велели людям носить белые кресты и нарисовать их на своих дверях, чтобы их войска могли отличить католические дома от гугенотских.

Ему вспомнились печально известные слова, которые якобы были сказаны в начале резни в Безье, одного их самых страшных зверств Крестового похода против катаров. На Юге их знал каждый ребенок.

«Tuez-les tous. Dieu reconnaîtra les siens».

Триста пятьдесят лет тому назад эти слова стали папской индульгенцией на убийство тысяч мужчин, женщин и детей в течение всего нескольких часов. Оно стало первым кровавым шагом в конфликте, который растянулся на несколько десятилетий и окрасил зеленые равнины Юга алой кровью.

Пит вздохнул. Если будет на то воля Бога, Тулуза падет так же быстро, как пал Орлеан, и с минимальными жертвами среди мирного населения. Если Бог будет на их стороне, Тулуза не превратится во второй Безье.

Командир закончил отдавать приказы.

– А теперь отдыхайте. Когда рассветет, мы должны быть готовы выступить. Прувер, ты будешь караулить первым. Рейдон, сменишь его в шесть.

– Oui, mon capitaine.

Пит устроился у огня и стал пытаться уснуть. Он наблюдал за тем, как Прувер с мушкетом в руке забирается на баррикаду, а из головы у него не выходили печально знаменитые слова папского легата: «Убивайте всех подряд. Господь узнает своих».

Окрестности замка Пивер были погружены во тьму. Лишь в паре домов в деревне светились окошки да мерцал покачивающийся фонарь пастуха, охранявшего свое стадо. В холмах расплодились дикие собаки, которые с каждым днем смелели все больше и больше, и он уже недосчитался нескольких голов.

В очаге солдатской столовой в башне Боссю весело потрескивал огонь, озаряя полночную комнату и лица двоих человек, сидевших за столом. Они раскраснелись от выпитого эля, а два опустевших подноса со следами позднего ужина свидетельствовали об их хорошем аппетите.

Поль Кордье вытер пальцы платком, стряхнул с бороды крошки и откинулся назад.

– Добрая еда, – сказал он.

– Час уже поздний. Вы останетесь здесь до рассвета?

Тот кивнул:

– Да, на случай, если госпоже Бланш снова понадобятся мои услуги.

Радость от того, что за ним послали из замка, быстро сменилась страхом: если ребенок умрет, не обвинят ли в этом его? Когда юный Гильом Лизье, стоявший на карауле у главных ворот, пригласил его остаться на ночь и разделить с ним ужин, Поль с благодарностью согласился. Он изрядно перенервничал, да и в любом случае никаких причин спешить домой у него не было. Жены и детей он не имел, и дома его не ждало ничего, кроме остывшего очага.

– Думаете, хозяйка выживет? – спросил парнишка.

Кордье кивнул:

– Если только кровь у нее не загниет, что еще вполне возможно. Но в целом здоровье у нее крепкое, и до сих пор беременность не причиняла ей трудностей.

– А что ребенок?

– Время нынче опасное, это точно. Если младенец решит появиться на свет сейчас, он вряд ли выживет. Но все в руках Божьих.

Гильом кивнул.

– Ходят разные слухи, сеньер. До сих пор госпожа Бланш раздавала распоряжения самолично, но в нижнем дворе мы не видели ее уже несколько недель тому как. Говорят, она кого-то поджидает. Я своими глазами видел, как она высматривала что-то с вершины башни. Вы в ее поведении ничего такого не заметили?

Аптекарь оглянулся через плечо, как будто боялся, что его могут подслушивать.

– Я не любитель сплетничать…

– Ну разумеется.

– Но вот что могу сказать. В лихорадке госпожа повторяла, что «он» скоро должен приехать. – Поль сделал еще глоток эля. – А временами у меня возникало ощущение, что она поджидает какую-то женщину. – Он пожал плечами. – Кого-то она ждет, это точно.

– А это был не бред?

– Думаю, нет. – Он наклонился ближе к Гильому. – Она сжимала в руке письмо.

– От кого?

– Мне было не видно, а если бы и видно, я все равно не осмелился бы взглянуть.

– Госпоже очень повезло, что вы оказались рядом, сеньер Кордье.

Польщенный, аптекарь кивнул.

– По правде говоря, она была больше раздосадована, нежели напугана. Большинство будущих матерей после такой страсти распереживались бы за дитя да за свое собственное здоровье, а она ничегошеньки даже не спросила. Как по мне, материнскими чувствами там и не пахнет, но, с другой стороны, кто я такой, чтобы судить?

– Каменное сердце – что у нее, что у нашего покойного сеньора, – сказал Гильом.

Аптекарь задался вопросом, не имел ли сейчас парнишка в виду свою родную тетку, которая наложила на себя руки после того, что сотворил с ней покойный господин Пивера. Он тогда собственноручно вытаскивал эту бедняжку Лизье из реки Бло и надеялся, что ему никогда в жизни больше не доведется видеть подобного зрелища.

– Но, по правде говоря, – заплетающимся языком произнес он, – что бы там ни говорила госпожа Бланш, если бы та девчонка вовремя не позвала на помощь, исход мог бы быть совсем иным.

– Я думал, девочку держат в старом доме, – удивился Гильом.

– Держат? Почему?

– Хозяйка привезла ее из Тулузы в апреле. Никто не знает, кто она такая и что делает в замке.

– Нянька так грубо обращалась с ней, что я принял ее за служанку. Хотя она, конечно, та еще забулдыга. – Он в очередной раз приложился к кружке с элем. – Если то, что ты говоришь, правда, Гильом, и девчонка бегала по замку без разрешения, тогда понятно, почему госпожа Бланш была в такой ярости. – Кордье осушил свою кружку. – Малышка умоляла меня забрать ее с собой, твердила, что она не из замка. А я-то принял это за выдумки.

– Сколько, вы думаете, ей лет?

– Лет шесть-семь? Она назвала мне свое имя. – Он нахмурился, напрягая память. – Алис Жубер – вот как она сказала. И вот еще что я тебе скажу, причем совершенно бесплатно. Она сказала, что родом из Каркасона, а вовсе не из Тулузы.

– Из Каркасона? – переспросил Гильом, подливая аптекарю эля в надежде развязать его язык еще больше.

Кордье родился и вырос в Пивере. Его дядя, Ашиль, недолюбливал племянника, да и деревенские тоже не слишком жаловали, но их семье он не раз оказывал услуги, к тому же Гильому необходимо было получить нужные сведения, а аптекарь славился тем, что приторговывал чужими секретами. От него никогда ничего не укрывалось.

Парнишке не терпелось поскорее выложить все это Бернару. Закончив урок, если поблизости не было никого, кто мог бы их видеть, Гильом теперь обыкновенно задерживался в камере, чтобы поболтать. Они с заключенным давно перешли на «ты», хотя он по-прежнему не намного больше знал о том, чем его друг занимается и откуда он родом. Когда его в последний раз отправили за пределы замка в патруль, ему удалось на пару-тройку часов заскочить в Шалабр, полюбезничать со своей невестой, и он рассказал Жанетте все об их загадочном заключенном.