Рувим Фраерман - Золотой Василёк

Екатерина Николаевна поймала шнур, свисавший с люстры, и нажала кнопку. Вошла Вера.

— Попросите к нам барышню.

Курбатов чуть побледнел, и опять огнем вспыхнули его глаза. Он заговорил немного оживленнее, прислушиваясь к шуму на лестнице.

Послышались знакомые легкие шаги быстрых молодых ног. Но сначала в комнату неожиданно ворвался громадный сеттер Кадо и, ткнувшись носом в колени Курбатова, растянулся на мягком ковре и сразу заснул, даже захрапел, шлепая отвислыми баками, но и во сне не пропускал беззаботно залетевшую муху.

Портьера из красного бархата в дверях столовой раздвинулась, на ней блеснула белая рука, и, чуть наклоняя голову, вошла Надя.

От быстрой ходьбы она раскраснелась и учащенно дышала. Она уже забыла, что обещала матери говорить только умное, и радостно улыбалась, прямо и открыто глядя в лицо Курбатову. Он поспешно поднялся, подошел и протянул ей свою сильную широкую руку, у запястья которой застучали о накрахмаленный манжет кителя золотые запонки.

Надя присела на край стула рядом с матерью.

И хотя она была уже почти курсистка, но порядки в доме были прежние. Она быстро взглянула на мать, проверяя, так ли она себя ведет, как бы хотелось Екатерине Николаевне. И в той ласке, которая светилась в глазах Екатерины Николаевны, Надя увидела одобрение.

— Что же ты не поблагодаришь Павла Георгиевича за прекрасный букет? — напомнила мать.

— Ах, ландыши великолепные! Спасибо, вы всегда так внимательны, Павел Георгиевич!

— Какие пустяки! — поспешил перевести разговор Курбатов и стал говорить в своем обычном шутливом тоне, как он разговаривал с Надей, когда она была еще девочкой.

А сам незаметно посматривал на ее лицо и любовался ее радостью.

— А я ведь к вам с просьбой великой, Екатерина Николаевна!

Мать прищурила глаза и надела пенсне.

— Отпустите сегодня Надю с нами вечерком покататься на моей шлюпке. Я сам доставлю ее домой.

Екатерина Николаевна не поощряла такие прогулки. Павел Георгиевич это прекрасно знал и потому так спозаранку приехал с визитом, не успев как следует даже разузнать, все ли в порядке в порту.

— Екатерина Николаевна, на меня вы можете положиться, — продолжал уговаривать он, — мы поплаваем только в бухте и к фарватеру даже приближаться не будем.

— Вы знаете, — подтвердила его догадку Екатерина Николаевна, — я не поклонница таких прогулок. И только для вас делаю исключение, зная, какой вы несравненный пловец. Но при условии: все девочки должны беспрекословно слушаться вас. Я вам доверяю. — И она внимательно посмотрела на него.

Павел Георгиевич быстро и шутливо ответил:

— Вы слышите, Надя! Не капризничать. И не шалить. Вы Должны меня слушаться.

Надя не рассердилась на шутку и просто сказала, что с большим удовольствием покатается по лунной дорожке.

— Ведь сегодня полная луна и вечер Ивана Купала. Как жаль, что у нас нет светлячков! Посмотреть бы хоть раз, как они летают со своим огоньком. Это ведь сегодня сороки ночью строят мост через Небесную реку для влюбленных звезд Волопаса и Ткачихи.

— Нет, — строго поправила Надю мать, — это не сегодня, а седьмого числа седьмого месяца.

— Итак, благодарствуйте, — сказал, чуть улыбнувшись, Курбатов. — Разрешите откланяться. В шесть часов я заеду за Надей. — И он ушел.

Когда шаги его затихли на лестнице и стукнула входная стеклянная дверь парадного входа, Надя вышла на маленький балкон. Он выходил из гостиной на северную часть города и весь был уставлен пальмами. Из-за пальм Надя смотрела на Курбатова. Он уже садился в лакированную «американку». В левой руке он держал вожжи, а правой еще раз приподнял фуражку.

Надя чуть наклонила голову; «американка» заскрипела по мелкому гравию дороги и скрылась за углом.

— «Весной самое красивое — заря. Летом прекрасна ночь». Ну разве может быть что-нибудь лучше этой ночи! Посмотрите, лунный свет будто сыплется с неба. И ни единого облачка, ни единого. И звезды сегодня необыкновенные, как живые! Смотришь на них и видишь, что они тебе улыбаются, — взволнованно говорила Надя подругам, когда они поднялись с лодки на деревянную, далеко уходящую от берега морскую пристань.

А ночь действительно была чудесна, как только может быть хороша она летней порою. Высокое небо, столь щедро освещенное полной луной, что казалось — этот фантастический свет падает с неба и шуршит в воздухе, как китайская шелковая дымка.

А вокруг все замерло: и гладь широкой реки, и отвесные

горы, отбросившие черную тень до ее середины, и золотистые полоски корабельных огней, которые даже все вместе не могли соперничать с таинственной прелестью лунной дорожки, упавшей с неба в реку.

— Смотрите! Смотрите! Весло задело лунный лавр! Ведь китайцы верят, что на луне растет лавровое деревце и от него падает серебристая тень на реку, — восхищалась Надя.

— Да. Ночь хороша, — согласился Курбатов. — А еще лучше она потому, что вам в эту чудную ночь семнадцать лет. Вспоминаю Гёте. Будучи студентом, он тоже восхищался звездным небом. Он гулял со своим товарищем, и они остановились на мосту. А мимо шла старая женщина и услышала их разговор. И говорит: «Ах, господа студенты! Разве это звезды? Вот если бы вы видели, какие звезды были на небе, когда мне было шестнадцать лет, вы бы не то сказали». И старушка пошла дальше, покачивая головой, и все повторяла: «Ах, какие же это были звезды! Какие звезды!» Но и мне сегодня ночь кажется волшебной, и в небесах я вижу бога, — пошутил Курбатов.

Медленно шли по пустынной пристани. Павел Георгиевич снял фуражку и запел:

— «Ах, за что я люблю тебя, чудная ночь, так люблю, что страдая любуюсь тобой...»

Молодежь окружила его. Все остановились. Мягкий баритон словно раздвигал застывший воздух.

— «Разрешит ли сомнений тяжелый вопрос?..» — пел Курбатов и неожиданно оборвал мелодию, провел рукой по густым волосам. — Нет, — сказал он, — сегодня я не дружу с Чайковским. В эту ночь нет у меня никаких сомнений и тяжелых вопросов. Я сам чувствую легкость, как будто и мне восемнадцать лет.

И он запел известный романс «Ночка спустилась на землю». Он пел весело.

Молодежь теснее обступила его, и все шли в такт пению; звуки разливались в ночной тишине радостно, и казались совсем новыми затасканные слова старого простенького романса.

А река по-прежнему горела огнями, отражая маяки корабельных мачт, и так же таинственно серебрилась дорожка лунного лавра.

— Павел Георгиевич! Спойте, пожалуйста, «О ночь, волшебная, полная неги»! — попросила Лиза. Она любила грустные напевы.

— Вы, Лиза, как знаменитый Глинка, ничего не признаете, кроме грустного, — с улыбкой сказал Павел Георгиевич.