Рувим Фраерман - Золотой Василёк

Надя вернулась к себе. Даже не прикрыла дверь.

Без стука вошел к ней Ромашов. Не глядя, опершись спиной о комод красного дерева, он нагло, еле сдерживая себя, чтобы не ударить Надю, сказал:

— Вы, вероятно, считаете меня совершенным дураком. Я думал, вы умнее. Неужели вы, окончив университет, могли серьезно поверить, что найдется такой идиот, который предложит вам платоническую любовь? Но вы ошиблись. Я не позволю себя дурачить и делать посмешищем для других. Выбирайте: или вы станете моей женой и уедете со мной отсюда, или я прикажу вас сейчас же бросить на растерзание солдатам, как вашу прелестную подружку Серебрянскую.

Он еще что-то говорил, угрожал, издевался.

Но уже ничто не могло более устрашить Надю. Возмездие приближалось. Она вдруг с необыкновенной ясностью вспомнила всю свою жизнь, милые картины детства, мать, дом, любимых, дорогих людей.

Время остановилось. И вечность прошла перед нею.

Но, если бы Надя могла взглянуть на стрелки часов, она убедилась бы, что стрелка передвинулась всего лишь на минуту.

И еще вспомнила Надя, что в кабинете Ромашова она накануне видела склянку с синильной кислотой.

В открытое окно столовой кто-то резко окликнул Ромашова. Это был полковник — главный врач госпиталя.

Не отвечая Ромашову, Надя, собрав все силы, как будто и не была больна, твердым шагом пошла из своей комнаты прямо в кабинет Ромашова.

Он выскочил в переднюю, сразу придав лицу угодливое, подобострастное выражение.

— Извините, пожалуйста! Я вас на минутку оставлю. Присядьте, — приглашал Ромашов военного врача, пододвигая ему стул.

Но в это время в кабинете что-то тяжелое грохнуло на пол.

Военный врач бросился туда. Надя лежала без сознания. На губах ее выступила кровавая пена. А в правой руке была крепко зажата неоткрытая бутылочка с синильной кислотой.

— У нее испанка, — сказал доктор, — я сейчас же забираю ее к себе в заразный барак.

И, не глядя на Ромашова, осторожно вынул из руки Нади темную скляночку, положил ее к себе в карман и бережно вынес Надю из дома, около которого дожидались санитарные дроги.

Прошло около года. И опять в мир пришла весна. Но какая удивительная, какая буйная весна! Еще только начало мая, а уже цветут яблони. Нежные цветы пеной покрыли все ветки. Сладкий тонкий аромат струится от яблонь и кустов сирени. Солнце, еще не знойное, но горячее, заливает весь сад больницы, и, не будь это ранней весною, когда земля еще полна соков, растения уже томились бы от жажды. А сейчас они все тянутся к лучам. Клейкие лакированные листочки тополя сбросили желтые пряные почки. Они липнут к одежде и к ногам. Если их растереть пальцами, надолго остается чудесный запах весны.

Бабочки с мохнатыми брюшками садятся на цветы китайки. Тяжелый шмель, перегнув спинку, весь залез в чашечку еще не распустившегося цветка яблони и раздвинул лепестки.

В парке людоговского госпиталя под тенью столетних лип лежат больные и жадно ловят целебные струи весеннего благовонного воздуха.

На одной из кроватей лежит и Надя. Она лежит на спине, лицом к небу. И не может еще пошевелить даже рукой. Только глазами следит за полетом бабочек. И слышит, как перебирает своими лапками толстый шмель, копошась деловито в пыльце между красными тычинками.

Она так тихо и так неподвижно лежит, что темно-красная бабочка на миг присела на выбившуюся прядь ее волос и покачалась на ней. Улыбка чуть тронула Надины губы. Эта милая бабочка вернула ее к светлым мыслям о детстве.

Кудрявый листочек тополя блестит на солнце, и на нем сверкает капелька ночной росы. Медленно летит лепесток яблони. Он упал Наде на щеку. И она чувствует, как он горяч и весь напоен солнцем.

Высоко в небе со свистом летают ласточки, их острые крылья разрезают весенний воздух.

Эта буйная жизнь согревает больную душу Нади. Крошечные существа, так дружно и серьезно работающие вокруг, ползающие, летающие, снующие в траве, пробуждают и в сердце Нади желание двигаться. Она пытается шевельнуть исхудалой рукой. Ее робкое движение вспугнуло воробья. Он сидел на ветке яблони и долбил гусеницу. Воробей бросил гусеницу, вспорхнул, усевшись повыше, на другой ветке. Ветка качнулась, ударилась о другую, и целый рой лепестков посыпался Наде на руки и на лицо, точно хлопья первого снега...

Прошло еще несколько недель. И, когда Наде разрешили встать с постели, на тонких ветках вишен уже наливалась ягоды.

Чуть брезжил рассвет, и стайка гусей важно направлялась к реке. А Надя с сестрицей Лапочкой давно шли по узенькой меже.

Луга цвели, и ветер летел навстречу с Волги, поднимал с цветущих медуниц золотой дымок. Жаворонки звенели в вышине, и одна ласточка все время летела рядом, то опережая, то немного отставая, гоняясь за мошками, которых вспугивали в траве шаги путников.

Ласточка так доверчиво, так близко и низко летала, что было удивительно, как она не касалась острыми крылышками босых Надиных ног.

Красные жучки хлопотали в разных направлениях по тропинке. Муравьи взбирались на пепельно-голубые цветы цикория.

Надя, словно прозревшая после долгой слепоты, с удивлением разглядывала каждую травинку, каждый цветок.

Вот яркая, как огонек, гвоздичка раскрывает глазок. На пушистом одуванчике тончайшие бисеринки росы. Шиповник пышно цветет. И в сердцевинке розовой чашечки, как шарик ртути, крупная капля росы. Голубая стрекоза прицепилась на кончик подорожника и стряхнула с его белых цветочков несколько капель.

Надя старательно обходила каждый кустик, чтобы не нарушить его покоя. Ее израненной душе казалось, что вся жизнь замерла, что нет в мире и не может быть радости, что счастье покинуло землю.

Заря охватила небо. Оно было безоблачно, и только по горизонту протянулась узкая лента синих предутренних туч. Но вот их верхние тонкие края сверкнули. На селе громко запели петухи, и целая стайка маленьких птичек поднялась с осокорей и, зашелестев крыльями, полетела навстречу солнцу.

Огненный ободок блеснул над краем розово-синих туч, и они сразу растаяли.

Солнце быстро выплывало из-за горизонта. Стало меньше и такое ослепительное, что мокрое картофельное поле показалось Наде черным.

Косые длинные лучи побежали по росистым лугам и засверкали в нитях паутины, а она, отяжелев от росы, гамачками отвисла между стеблями цветов и травы.

Солнце поднялось уже высоко, когда путники подходили к калитке сада Евлампии Ивановны. С цветущих лип падали бледно-желтые метелочки, и ветер разносил волной их медовый аромат. Пчелы копошились около ульев. Одна пчелка ударилась и ужалила Надю в открытую шею. Сестрица Лапочка осторожно взяла пальцами мохнатую, уже погибающую пчелку, а Наде потерла свежей землей укушенное место.