Сергей Горбатых - МбурувичА

Утром пришёл Григор.

— Здравствуйте, мой дорогой друг! Я зашёл узнать, что случилось. Ведь два дня прихожу, а на вашей двери записка с извинениями. Может, вам нужна моя по… — он осёкся, увидев висевшее на стуле новое обмундирование с офицерскими погонами.

— Павлик, это что же вы надумали? — тихим голосом спросил Григор после долгой паузы и ткнул пальцем в сторону стула.

— На войну ухожу, мой дорогой учитель!

— Зачем? За-чем-м-м! — завопил Григор. — Вам, Павлик, что больше делать нечего? Посмотрите на других ваших соотечественников! Все они здесь хорошо устроились: работают советниками в министерствах, инженерами, преподавателями в университете, в военном училище… Попросите кого-нибудь, чтобы и вам нашли подходящую службу. Ведь вы образованный и умный человек! Зачем вам, Павел, эта чужая война?

— Мы все русские, живущие в Парагвае, записались добровольцами на войну, — объяснил Орлов.

— Бред! Полный бред! Это же аб-сурд! Аб-сурд!!! — Григор схватился за голову. — Хотя, стойте! Стойте! Всё правильно! Я же русских давно знаю. Вы всегда кому-то помогаете! Кого-то защищаете… За кого-то умираете! Не хотите спокойно жить. Это же ваша национальная черта характера!

— Да! — ответил Орлов, очень удивлённый реакцией репетитора.

— Ну, тогда мне лишь остаётся пожелать вам, Павлик, вернуться с этой войны живым и здоровым! Дай Бог — увидимся! — Григор пожал руку Орлову и, громко хлопнув дверью, вышел из дома.

— Странный человек! — удивился Павел. — Отчего он так занервничал? Да ладно, Бог с ним! Мне надо думать о сборах и прощании. Ведь на эти дела выделили весь завтрашний день. А с кем, собственно говоря, мне здесь прощаться? Я ведь ОДИН! Совсем ОДИН!

От этой мысли, посещавшей Орлова всё чаще и чаще, у него на душе стало так плохо, что даже комок к горлу подкатил…

Пересилив свою эмоциональную слабость, Павел сел за стол и принялся писать обстоятельные письма Виктору, маме и сестре. Зятя он предупредил, что отправляется на Север Парагвая смотреть земли, которые можно получить бесплатно от правительства. «Поездка эта может быть оказаться довольно опасной, — подчеркнул Орлов, — поэтому, Виктор, ничего не говори ни моей маме, ни моей сестре. После возвращения я тебе напишу обо всём подробно. Думаю, что не раньше, чем через два месяца».

О том, что он идёт добровольцем на войну, Павел даже не хотел и упоминать. Ведь зять бы его никогда не понял.

В письмах к маме и сестре Орлов рассказал о Парагвае, людях живущих в этой стране, их обычаях и привычках.

На следующий день Павел купил себе две пары нижнего белья, несколько полотенец, три куска душистого мыла, бутылку хорошего старого коньяка, кофе, печенья, таблетки хинина, марлю, вату, бинты, свисток футбольного судьи…

После этого он зашёл в парикмахерскую, расположенную в одном квартале от президентского дворца, где попросил, чтобы его очень коротко подстригли.

— А теперь пойду прощаться с Владимиром и Исабель! — решил Павел и направился к дому, где жил Маковский.

К его большому огорчению, дома никого не было. Тогда Орлов, здесь же у калитки, написал карандашом небольшое письмо Владимиру и опустил его в почтовый ящик.

Вернувшись к себе, он принялся за сборы.

— Ну что, Нинуля, опять мы с тобой идём на войну! — произнёс он вслух, заворачивая фотографические карточки жены в полотенце и укладывая их в вещевой мешок. Затем Павел снял со стены иконы, завернул их в другое полотенце и бережно положил туда же. Затем в вещевой мешок последовали испано-русский словарь, конспекты, тетради, а также другие вещи, которые могли пригодиться ему на войне. Всё оставшееся имущество Орлов уложил в чемодан, который оставил у хозяев дома до своего возвращения с войны.

После завершения недолгих сборов Павел направился в «Испанскую таверну». Здесь он занял столик в уютном месте у окна. Вскоре подошли Орефьев Серебряков, Бутлеров, Гольдшмидт и Касьянов.

— Господа, разрешите мне? — обратился Василий Орефьев-Серебряков, вставая с бокалом шампанского в руке. — Я хотел бы выпить за то, чтобы мы после войны собрались здесь в этом ресторане, за этим столиком живыми и здоровыми!

Раздался хрустальный звон. Они выпили стоя.

— Те места, куда мы поедем воевать, называют «адом на земле». Ведь мне пришлось участвовать в экспедиции к озеру Питиантута, в которой я едва не сгинул. Поэтому, господа, нас ждут очень суровые испытания, — предупредил Орефьев-Серебряков, наливая всем шампанского.

— Василий, — обратился к нему Павел, когда появилась возможность. — Я скажу тебе честно, что для меня разговаривать с человеком — первооткрывателем целого озера очень интересно. Я до сих пор и представить не могу, что в тридцатых годах нашего двадцатого века ещё можно что-то открыть.

— Ты немножко ошибаешься, Павел. Я не первооткрыватель, а только лишь участник экспедиции Ивана Тимофеевича Беляева. Вот как… — пояснил Серебряков-Орефьев и застенчиво улыбнулся.

— Это неважно, ведь ты был там! — высказал своё мнение Бутлеров.

— Да был, — Василий снова улыбнулся, посмотрел на всех своими серыми очень проницательными глазами. — Седьмого января 1931 года отправились мы в эту экспедицию, а через несколько дней меня огромная оса укусила. Прямо в лицо. Огромная оса, размером с палец. Вот как…

— А дальше, а дальше что было? — воскликнул заинтригованный Орлов.

— Дальше? А потом много дней мы шли по непроходимой сельве, вырубая себе тропинку среди лиан и колючих кустов, стараясь не наступить на разных ядовитых гадов. Когда у нас закончилась вода, мы рубили листья растения курагуатà и высасывали из них по нескольку капель росы. Потом у нас закончилась еда… Вот как, — Орефьев-Серебряков замолчал и почему-то улыбнулся.

— А дальше? Рассказывай, что же было потом? — попросил Павел.

— А дальше…, а ещё через неделю у меня стали жутко болеть почки, шататься и кровоточить все зубы… Мне уже не хотелось жить… Я просто умирал… Тогда Иван Тимофеевич приказал парагвайскому лейтенанту Сагьеру и двум индейцам-чамакоко, которые находились в нашей экспедиции, доставить меня в Асунсьон. Они, сами полумёртвые от голода и жажды, много дней несли меня на носилках… Вот поэтому я и сижу здесь живой! Вот как…

Из ресторана вышли уже поздно ночью. Орлов шёл домой, под впечатлением необычного рассказа Василия Орефьева-Серебрякова.

Павел был уверен, что на следующий день ему придётся немедленно ехать куда-то очень далеко. Но в военном министерстве ему объяснили, что Второй пехотный рехимьенто, носивший также имя «Итороро», давно уже дислоцировался в Северном Чако. А в Асунсьоне, в пустовавших железнодорожных складах, формировался батальон для его пополнения. Ведь эта воинская часть уже потеряла почти двадцать процентов своего личного состава в результате болезней. Орлову вручили офицерское удостоверение и выписку из приказа о назначении его командиром роты во Втором пехотном рехимьенто.