Владимир Положенцев - Белая Бестия

Ротмистр Бекасов не ответил ничего. А Илья и Май отдали ему честь и уверенно зашагали по мокрому от росы лугу, заросшему буйной полынью. Петр Ильич смотрел им в след и думал — куда их занесет выбранная дорога? Может, действительно там, за синими океанами и высокими горами эти двое найдут свое счастье. Ведь для него и нужно-то совсем ничего: гармония с самим собой и миром. Ну дай-то им Бог.

По ухабистой, раскисшей после первых осенних ливней дороге, тащилась длинная, видавшая виды малоросская бричка. Она скрипела всеми четырьмя избитыми колесами. Одно из них издавало наиболее жалобный звук и казалось вот — вот разлетится.

Повозкой управлял небритый красноармеец с померанцевыми артиллерийскими петлицами на выцветшей, светло-серой гимнастерке. За кожаный «комиссарский» ремень была заткнута буденовка с матерчатой малиновой звездой. Такая же звезда, меньших размеров, была и на левом рукаве его гимнастерки. Боец регулярно вынимал из-за пояса будёновку, вытирал ею пот со лба и шеи. Несмотря на начало осени и прошедшие ливни, на Херсонщину опять навалилась июльская жара.

В бричке на копне сена лежала на боку баба в темном, в еле заметный горошек, крестьянском платье-балахоне. Её почти белые волосы до плеч, были подвязаны синим платком. На белоснежном лице, словно кистью смелого художника нарисованы алой краской тонкие губы, аквамариновые, будто морская волна глаза и две маленькие черные точки — родинки — одна на губе чуть ниже правой переносицы, другая над левой густой бровью. Бабу трясло на ухабах, но это, казалось, её не беспокоило, она, похоже, спала.

Когда перебрались через мелкую речушку, дорога стала ровнее. Красноармеец остановил коня на холме, в чахлой рощице, спрыгнул на землю, потянулся.

— Просыпайтесь, Анна Владимировна, — сказал он и постучал кнутом по её малиновым, с высокими голенищами, почти до колен, сапогам, что совсем не сочетались с крестьянским нарядом. Такие элегантные сапоги, да еще с кисточками сзади, возьмется сшить не каждый мастер.

Баба потянулась, начала сползать с повозки.

— Что, подъезжаем? — спросила она.

— Да, за леском уже Тарасовка. Может, поцелуемся напоследок?

— Какой еще последок, Петя? — ухмыльнулась баба, которую назвали Анной Владимировной. Она сняла платок, встряхнула от сена, распустила копну великолепных, светло-соломенных волос. Это была молодая, лет 23 девушка, стройная и привлекательная даже в простом балахоне. Выражение лица явно не крестьянское, надменное. — Давай без поцелуев.

— Всё не можешь забыть своего штабс-капитана Половникова, оказавшегося свиньей?

— Петя!

— Что, Анна?

— Прекрати, прошу тебя. Не время и не место.

— Ладно, извини.

— Ты же знаешь, я к тебе замечательно отношусь, гораздо лучше, вернее теплее, чем раньше. Но еще не до конца тебя… оценила, понимаешь?

— Не хочешь целоваться, не надо, только…

Анна подошла к Петру, зажала ему рот ладонью, посмотрела прямо в глаза. Они ждали и надеялись. Убрав руку, припала своими губами к его губам. Он ухватил её за плечи, крепко прижал к себе. Сердце бешено забилось, меняя ритм, в голове поплыло. Опустил руку на талию. Анна тут же отстранилась. Её глаза затуманились, разомлели. Девушка рассмеялась, потом вдруг грозно сомкнула брови:

— Всё! Соберитесь, ротмистр Бекасов. Мы в тылу врага, будьте предельно внимательны.

— Слушаюсь, госпожа Белоглазова.

И вдруг тоже рассмеялся:

— Старшим группы назначен я, так что брось свои атаманские замашки и вытягивай вперед белоснежные ручки, Полина Николаевна.

Анна почему-то не удивилась тому, что Бекасов назвал ее Полиной Николаевной. Забралась обратно на бричку, послушно вытянула сомкнутые в запястьях руки:

— Извольте, товарищ Шилов.

Мужчина вынул из сапога веревку, несколько раз обмотал ею руки девушки.

— Не очень крепко?

— Нормально. Ноги, думаю, вязать не стоит, куда девице от такого богатыря убежать.

— Так и быть, — усмехнулся Бекасов-Шилов, взял поводья, слегка хлестнул лошадь. Старая кобыла, купленная за 15 рублей на станции у крестьян, медленно потянула с холма, где сразу за ним начинался сосновый лесок, а левее уже просматривалась окраина Тарасовки.

У околицы их остановили человек пять вооруженных кавалерийскими винтовками и шашками людей. Это были явно дозорные повстанцы армии Нестора Махно.

На каждом — добротная высокая папаха из каракуля. Синие, как из одной лавки кафтаны, обмотанные ремнями и пустыми пулеметными лентами, черные галифе, короткие начищенные сапоги в гармошку. Между двумя ивами плакат — «За безвластные Советы рабочих и крестьян!»

— Стой! — крикнул один из повстанцев с вислыми рыжими усами и короткой, но почему-то черной бородкой. — Тю, красного гостя к нам сюда принесло. Да еще с бабой. Вот это удача.

Он приставил шашку к уху Бекасова, обернулся на приятелей:

— Что, сразу бритвой большевичка пощекотать, а потом карманы проверить, али наоборот?

К повозке подошел его коротконогий товарищ с длинными, как у художника или студента волосами, перевязанными на лбу конопляной веревкой. Он вытирал рукой рот и морщился, будто съел что-то гадкое.

— Погоди, Степан, с июня мы с большевиками вроде как снова враги. А может ужо и помирились.

— А черт их разберет, я уж запутался, — не опуская шашки, сказал Степан. — То мы тоже красные, то снова сами по себе. То наш батька красный комбриг, то опять для большевиков контра. То бей Петлюру, то целуйся с ним. Тебе чего, служивый, здесь понадобилось? Бабу нам свою привел, сам не справляешься? Ну, давай, мы охотно.

Усатый опустил клинок, схватил за руку «бабу».

— Во-на, так она связана. Это чего, чтоб не царапалась?

Петр слез с брички, сплюнул под ноги рыжеусому повстанцу:

— Не лапай, вымесок.

— Что?! — обомлел тот.

— Еще раз тронешь барышню, усы оборву. Вместе с лудной головой. Всех касается.

Ротмистр обвел компанию жестким, колючим взглядом.

Дозорные пооткрывали рты, волосатый студент издал звук похожий на хрюканье, сплюнул, стал стаскивать с плеча ружье.

Бекасов ухмыльнулся, поманил «студента» пальцем. Когда коротконогий нехотя приблизился к повозке, ротмистр разгреб сено. Под ним была корзинка, доверху набитая английскими гранатами Миллса. Одну из них Петр взял в руки, продел в кольцо указательный палец.

— Ну что, окаёмники, полетаем или вежливо поговорим?

— Погутарим, — тут же согласился студент. Остальные повстанцы напряглись, словно увидели огромную змею.

— Так вот, мухоблуды, я красноармеец 14 армии Южного фронта командарма Александра Ильича Егорова. Раньше 14-я была 2-ой Украинской.