Владимир Чистополов - Йошкар-Ола – не Ницца, зима здесь дольше длится

Среди охотников было много сельчан. В пыльных плащах и грязных сапогах, они покупали дробь на развес, доставая из потайных карманов замусоленные рубли. Примеривали ружья, глядя сквозь стволы на свет.

Стандартная двустволка стоила 42 рубля, а одностволка – 21. Были ружья и подороже, с насечкой и позолотой, с вертикальными стволами… И по 90, и даже по 250 рублей… (Средняя зарплата в то время составляла 120-140 рублей).

Когда наступала весна, город наполнялся солнцем, оно отражалось в сосульках и потемневших за зиму окнах. Звенела капель, таял снег, мир как будто увеличивался в размерах. На улицах было много воздуха, а в прозрачном синем небе кружили стаи грачей. Дороги размокали, и там, где не было асфальта, даже в резиновых сапогах пройти было непросто. А туда, где асфальт уже проложили, с грязных обочин просачивалась талая вода и мутными потоками прокладывала себе путь среди ошметков грязи по обе стороны дороги. Мальчишки пускали по этим "морям" кораблики, а проходящие мимо машины устраивали шторма, обрызгивая резвящихся на проезжей части малолеток содержимым придорожных "морских пучин", за что отважные корабелы получали потом от родителей выволочки в связи с мастерски испачканной одеждой.

В начале шестидесятых у юных обитателей города большим спросом пользовались кирзовые сапоги и фуфайки. В "кирзачах" ноги не портились так, как в резине, и все же это были сапоги, в которых можно смело шлепать по лужам. Хотя и промокали от долгого пребывания в воде, но все равно были удобнее и надежнее ботинок. Чтобы обувь меньше промокала, мазали такие сапоги ваксой, свиным салом, а кто-то и вонючим дегтем.

А фуфайки не меняли на пальто, потому что в них удобнее было играть, они были теплые, быстро сохли. В шестидесятые годы телогрейки шили толстые, они были плотно набиты ватой. Мода, пришедшая из ГУЛАГа или с войны? Там теплая фуфаечка реально спасла много жизней. Теплых детских курток в магазинах не было, а пальто, я повторюсь, мальчишки не любили за длинные полы, в которых ноги путались, и постоянную необходимость сохранять "приличный вид". Ребята постарше зимой носили короткие полупальто с меховыми воротниками, в ходу были меховые шапки, покрытые кожей, – вещь прочная и долговечная.

Нет, в больших городах куртки продавали, и они были в ходу. Мне отец привез из Москвы белую, на молнии. Но ведь в такой куртке только в школу парадным шагом ходить, и то она быстро "уделывается" так, что надо стирать, а лазать по стройкам и чердакам в ней и вовсе несподручно. А фуфаечка – вот она, высушил, щеткой прошелся – и носи на здоровье, никто не снимет.

Это потом уже, в конце семидесятых, фуфайки, видимо, в целях экономии стали делать тоньше, и в них даже на зимнюю рыбалку мужики ездить перестали, предпочитая меховые куртки.

В городе весной десятки котлованов и подвалов заливало водой. Пацанва компаниями строила плоты и каталась на них, изредка сталкивая друг друга в ледяную воду.

Сносили "частный сектор", бульдозеры с места на место перегребали огромные кучи земли. Весной, году, кажется, в 1964-м, один участок сильно затопило, и вся окрестная ребятня стекалась сюда, чтобы полюбоваться на "морские бои", устраиваемые подростками. Суть сражений заключалась в том, что надо было притопить плот противников так, чтобы они ссыпались в воду. Оставшиеся на плоту признавались победителями. Зверские забавы. Кстати, глубина в том рукотворном море местами взрослому доходила до пояса. И совсем не жарко в апреле. Побежденные, угрожая победителям скорыми расправами, мелкой трусцой убегали домой греться, а победители собирали лавры и приглашали из публики желающих еще разок сразиться с ними. И желающих было в избытке.

Крики "потерпевших кораблекрушение" наполняли окрестности, перелетая через дорогу, туда, где, огородившись забором, жила своей тихой жизнью станция юных натуралистов. Кажется, именно так она называлась. В теплое время года нас приводили сюда во время школьных уроков по ботанике и зоологии. Те ребята, кому это нравилось, становились частыми гостями, приходя на станцию в свободное время, чтобы повозиться с животными или рассаживать растения на грядках. Начитавшись заметок про Мичурина, юннаты прививали яблони, пытаясь вывести новые сорта. Не знаю, что чувствовали деревья, но юные ботаники жили надеждами. Подозреваю, что им хотелось славы Мичурина, и, наверное, снились хорошие сны.

На станции было полно кроликов, морских свинок, для которых добрые руки пионеров ежедневно собирали кучи травы, а в качестве лакомства подбрасывали в клетки соленый хлеб. Курицы с цыплятами гуляли. Здесь даже лисы жили, целыми днями они, как заведенные, бегали из одного конца клетки в другой, боясь, наверное, разжиреть на дармовых харчах. А барсук в темной клетке все время спал, редко его можно было увидеть. Обитал тут одно время довольно агрессивный козел, которого по большей части держали на привязи, вбив для этого дела на лужайке кол.

Станция юных натуралистов – тихий оазис, где жизнь протекала спокойно, по своим укладам. Побеленные плодовые деревья, стройные ряды грядок, благонамеренная ребятня с совками и тяпками. Шелковые бантики в косичках девочек и выбеленные солнцем картузы и пестрые фески на головах мальчишек. У самых маленьких штаны до колена на лямках через плечо. Живописная картина нашего социалистического прошлого.

Вокруг стройки, горы земли, дым от битумных котлов, измазанные в краске маляры и заляпанные раствором каменщики. А за забором станции – благодать божья, все прибрано, все ухожено. Цветочки вокруг, пчелки летают…

В городском Парке культуры и отдыха, рядом с памятником доброму дедушке Ленину, торжественно принимали в пионеры. Народу было много, приходили родители (все ж таки событие в жизни чад), играли пионерские горны, вносили знамена, и после непродолжительных речей более старшие школьники повязывали младшим пионерские галстуки и отдавали, как равным, салют.

А потом все хором повторяли слова клятвы на верность Родине и делу строителей коммунизма. Присутствующие были взволнованны и не было равнодушных. Уж чего-чего, а с кадрами, начиная со школьной скамьи, в Советском Союзе работать умели. Потому не было у нас, до поры до времени, никаких сомнений в том, что путь к коммунизму приведет в итоге к всеобщему благоденствию. С детских лет учили, что тем, кто много и честно трудится, воздадут по заслугам. В дальнейшем в реальной жизни все оказалось не совсем так.

И были еще молоды и здоровы наши родители, всегда готовые защитить нас от житейских напастей. До 1967 года они работали, имея в неделю только один выходной – воскресенье. Правда, рабочие дни были на час короче. Поэтому в воскресенье в местах отдыха было многолюдно. Люди, принарядившись, гуляли с детьми.