Тодор Харманджиев - Спартак — фракиец из племени медов

Спартак не мог заглушить безмолвных укоров совести. Он осознал, наконец, свое положение — его минует участь тех, кто сражался под его началом. Но он не виновен перед ними, он не испрашивал себе никаких привилегий у римского военачальника.

Его охватила усталость. Безразличным тоном он сказал:

— Ты очень великодушен ко мне, благородный Гортензий.

— Я не считаю великодушием то, что приказал отделить тебя от других пленных. Я пощадил тебя, потому что ты можешь быть полезен нам иначе, чем твои соратники. Я надеюсь, что всемогущий Сулла согласится с этим.

Спартак вздрогнул:

— Ты собираешься просить за меня перед самим всемогущим Суллой?!

— Ты знаешь, кто такой Сулла?

Молва о нем разносится далеко за пределами римских владений.

— Да, образованный юноша должен знать о Сулле. В Риме ты узнаешь больше. Ты узнаешь наши нравы, наши законы, наши обычаи. Ты поймешь, что Рим велик не только могуществом своего оружия, но и своей справедливостью. Потому что у нас каждый используется там, где он более всего пригоден. Каждому находится место, которого он достоин.

— И каким же будет мое?

Где-нибудь... в каком-нибудь из личных легионов Суллы. А может быть, он приблизит тебя к себе. Это будет зависеть от тебя самого. От тебя требуется старание, от него — благоволение... Будь уверен: Рим умеет быть справедливым.

— Я верю в римскую справедливость, и прежде всего — твоим словам. — Спартак сдержанно поклонился, приложив руку к левой стороне груди.

Скажи, переменил тему разговора Гортензий, каким отрядом ты командовал? Частью когорты или легиона? Он спросил об этом не потому, что сам не разобрался, а чтобы проверить, насколько будет с ним откровенен пленник.

— Это соответствует вашему легиону, ответил Спартак и тут же добавил: Я не выдаю тебе тайны, и это не может иметь последствий для нашего фракийского воинства. Самое плохое для нас уже свершилось, и я не могу этого скрыть. А твое благородное отношение ко мне требует от меня откровенности.

— Будь уверен, храбрый юноша, задумчиво посмотрел на него Гортензий, — что я умею отличать предательство пленника, который ищет снисхождения, от откровенности побежденного, но не униженного противника.

И Деций Гортензий кивнул, давая понять, что беседа закончена.

Иди, юноша, отдохни. Для тебя приготовлена палатка. Там ты будешь ожидать нашего возвращения в Рим.

В начале битвы с медами, наблюдая, как Спартак сражается и как командует своим отрядом, Деций Гортензий удивлялся и даже восхищался им. Позже он решил, что такой храбрец и необыкновенно способный командир должен быть непременно взял живым. Он заслуживает редчайшего исключения из закона, говорящего, что полководцами в римской армии являются только римские граждане.

После удачного завершения яростной схватки и пленения Спартака Гортензий подумал о том, что может подарить Спартака Сулле, который сумеет оценить такого исключительного человека. Сулла нуждается в людях, которые останутся ему верными при всех превратностях судьбы и военного счастья и не перебегут в стан противника, если тот окажется сильнее.

Сопоставляя свои наблюдения, Гортензий догадывался, что Сулла имеет намерение объявить себя диктатором и только ждет для этого благоприятного момента. Именно сейчас он нуждается в таких помощниках, которые не изменят ему и в тех случаях, когда обстоятельства окажутся не в его пользу. И поэтому Спартак мог быть необходим Сулле и не только в силу своих воинских качеств. Этот знатный фракиец не способен будет изменить своему благодетелю ни при каких несчастливых обстоятельствах, которые возможны в судьбе всякого военачальника. И дело тут не только в его очевидном благородстве: у него нет к тому же родственных связей с кем бы то ни было из вероятных претендентов на главенствующее положение в Риме.

Деций Гортензий потерял в битве половину легиона. Два с половиной легиона продолжали находиться на фракийской земле. Римляне нападали на селения медов, забирали мужчин и юношей, связывали их и сгоняли в основной лагерь. Там квестор Деция Гортензия составлял из них партии для отправки на ярмарки рабов. И каждый день из лагеря уходила колонна несчастных. Она шла к ближайшей пристани, откуда людям предстояло плыть на кораблях до Италийского полуострова.

Спартак жил в лагерной палатке под стражей. Целый месяц он наблюдал, как в лагерь приводили все новые и новые партии связанных фракийцев. Он смотрел на них издали, и ему казалась позорной его привилегия не быть связанным вот так же. Он был огорчен зрелищем, которое ему открывалось, и в то же время радовался, что среди этих людей не было военнопленных. Из этого Спартак заключил, что войско медов сохранено. Мукапор знает, где его можно скрыть, и ждет, когда придет время отомстить римлянам за порабощение родной земли. Селения будут опустошены, но раз есть кому бороться, не все еще потеряно. Римляне не могут овладеть всеми лесами и горами Фракии. И когда-нибудь они жестоко пожалеют, что пришли на эту землю.

Среди медов Гортензий так и не нашел того, кто смог бы стать римским наместником. Это его и злило и в то же время заставляло уважать непокорное племя. Отряды Мукапора скрывались в лесистых горных отрогах.

Договориться с пеонцами оказалось просто. Римским наместником у них был назначен зять Реметалка, фаворит изгнанного пеонского царя. Он очень легко согласился служить Риму, как служил до сих пор своему благодетелю.

И тут Деций Гортензий убедился в одной старой-престарой истине, которую узнал от своих предшественников, имевших богатый опыт покорения чужих народов: самым послушным слугой заморских завоевателей становятся самые преданные слуги своих властителей. Легче всего предают своих хозяев те фавориты, которых щедрее других одаривали милостями, почестями, материальными благами. Потому что эти люди привыкли к подаяниям. И рады получить их от любого, а особенного от того, кто может быть щедрее других.

Римляне не оставили у пеонцев своего гарнизона. Выказав тем самым доверие к ним, они рассчитывали крепче привязать их к римской колеснице, чтобы они не только оставались верны им, но и помогали умиротворять еще непокоренные племена.

А в одном сравнительно мало пострадавшем племени даже не понадобилось искать наместника — сам царь опередил своих фаворитов и согласился стать опорой римского владычества.

Половина римского легиона была оставлена у медов в постоянном, хорошо укрепленном лагере для поддержания авторитета римских наместников, пока они не утвердятся на вечные времена. А остальные два легиона под командованием Деция Гортензия двинулись к Иллирийскому побережью, чтобы на судах вернуться в Рим.