Ирина Корженевская - Девочка-Царцаха

— Ну пошел, пошел еще немного!

В стороне виднелся полуразвалившийся зимовник. Это очень обрадовало Ксению — значит, где-нибудь поблизости должны быть и колодцы, и она направила лошадь туда, мечтая напиться.

— Ширр-шерр! Цвишир!— задорно кричали скворцы в раскаленном воздухе; часть их успела засесть на зимовник, и издали он казался покрытым чудесными розовыми цветами.

Ксения заглянула в отверстие зимовника. Крыша сохранилась над большей частью помещения, зиявшего темнотой. Неподалеку виднелись копани.

— Целых двенадцать!

Но лицо Ксении омрачилось: только в трех оказалась вода, Да и то на самом дне.

— Ну, коняга, нам с тобой хватит, а как с отрядом? Откуда будем возить, ума не приложу!

Подведя коня к зимовнику, она зацепила повод за кусок палки, торчавшей из полуразвалившейся стены, а сама направилась в глубь помещения искать какую-нибудь посудину. Там было темно, несмотря на то, что местами через крышу просвечивало.

Постепенно она присмотрелась и принялась шарить.

Брезгливо отбросив какие-то тряпки и обломок глиняного горшка, она обнаружила в углу сложенную очень аккуратно кучу кизяков; это показалось ей странным: ведь зимовка имела вид давно заброшенной. В самом углу стояло ведро с прикрепленной к нему проволокой.

— Ура!—Ксения выбежала наружу.— Что хвостом машешь? Вот я сейчас и тебя угощу! Ох, и напьемся же!

Ведро было ржавое и дырявое. Ксения разорвала носовой платок пополам и одной половинкой заткнула дыру.

Подведя коня к колодцам, она спустила ведро. Его пришлось долго раскачивать, прежде чем оно зачерпнуло воду. Хлебнув мутную желтую жидкость, Ксения поморщилась и выплюнула: соленая. Из второго колодца она достала воду быстрее, но та была еще солонее. Конь, однако, потянулся к ведру.

— Ну, попей, может, понравится.

Он опустил голову в ведро, фыркнул и стал пить.

— Вот молодец! Но как ты можешь? Впрочем, ведь ты калмык, а не русский привередник!

Но в третьем колодце вода оказалась пресной. Ксения пила ее жадно.

Напоив еще раз коня, она вылила остатки воды себе за ворот, намочила голову и лицо и отнесла ведро обратно в зимовник.

— Ну, а теперь поед...— Ксения замерла с занесенной в стремя ногой: прямо с соседнего бугра, держа курс на зимовник, спускалась кавалькада...

— Эчречречриц! Ширр!.. Шерр!.. Цвмшир!—щебетали скворцы.

Только тут Ксения подумала, что, в сущности, не знает, куда они ее привели. Мускулы ее вдруг ослабели, и дыхание остановилось. Опомнившись, она сосчитала всадников, и ей вдруг стало так холодно, что даже зубы застучали. Одиннадцать! И двадцать два коня... Скакать во весь опор! Но конь имел измученный вид. Разве на нем поскачешь? А они увидят, что от них убегают, и — пулю в спину.

Сомневаться в том, что они ее видели, мог бы только слепой...

Все так же палило солнце, все так же бурлила саранча, болтали и суетились скворцы, но все это стало для Ксении чужим, совершенно ненужным, безгранично далеким. Она вспомнила

незнакомца, что так по-отечески ласково советовал ей отказаться от

Шаргола... «А не для красного ли словца вы говорите — за жизнь не цепляюсь»...

«Цепляюсь! Боюсь умирать! Да-да, да!» — отстукивало ее сердце. Потом Ксения перестала думать. Неподвижная, бледная, стояла она с полуопущенной головой, конвульсивно сжав повода, когда ее с гоготом окружили всадники.

Они смеялись над ней, это было ясно. Оцепеневшая Ксения тупо смотрела на них...

И вдруг один из них соскочил с коня и протянул руку К поводу Ксениной лошади. Этот жест мгновенно вывел ее из оцепенения. С ужасом и отвращением отпрянув от него, Ксения судорожно обняла шею лошади. Бандиты захохотали, а этот, с наглым лицом, с раздувающимися ноздрями, схватил ее за талию и потянул к себе...

Ксения старалась вырваться, ей хотелось вцепиться в это ненавистное лицо, дышавшее на нее.

«Освободить руку, одну только правую руку, чтобы достать пробирку со стрихнином!» Эта единственная мысль придавала ей силы бороться... Но что это?

Пожилой калмык в сером бешмете, подъехавший к ним вплотную, поспешно сошел с коня и потребовал, чтобы ее оставили в покое. Он именно потребовал. Разве обязательно было понимать калмыцкий язык для того, чтобы догадаться об этом?.. Все они сразу перестали гоготать. Человек в сером бешмете оттолкнул негодяя, прикрикнул на него... И тот оставил Ксению.

— Не бойся, Кюкин-Царцаха!— сказал пожилой калмык.— Все хорошо будет, и твой конь цел будет. Давай его, пускай постоит немного с моими...

Ксения не спускала с него полных изумления глаз. Он смотрел на нее так спокойно и доброжелательно, что она выпустила повод. Она перестала задыхаться. Она смогла даже мыслить!

«Я в плену... Я в плену...»

Бандиты спешились и отошли. Они располагались на отдых. Было очевидно, что они здесь не впервые. Вытащили из зимовника кизяки. Двое пошли за водой. Около зимовника, где уже начала появляться тень, разостлали одеяло... Почти все они были пожилые, все калмыки... Только этот молодой... Где она могла видеть его? И вдруг она вспомнила всадника, ехавшего в Харгун-кинский хурул весной. Конечно же, это он ранил Ибеля.

— Пойдем,—сказал пожилой калмык,— я буду с тобой разговаривать.

Ксения медленно последовала за ним.

— Садись.— Он сел в тени зимовника, указав ей место напротив.

Ксения опустилась на одно колено.

— Так, Кюкин-Царцаха... Ты меня не узнал? Память у тебя

короткий... Я же тебя два раза встречал. Помнишь кибитку, гдеты был с русским ямщиком? В степи гроза был, а ты бога обманул с папиросой, я тебе сказал тогда — молодец. Другой раз вспомни — гелюнг ехал около кургана, с тобой немножко разговаривал, папироса твоего курил... Мой конь тогда хотел кушать, а ты не позволял...

Ксения тихонько ахнула.

— Кюкин-Царцаха свой добрый дело не помнит? Ты меня спасал тогда. Куда я пойду без лошади? Пока я жив, это помнить буду. Я бы тебе подарок большой сделал, самого лучшего коня тебе подарил... Но нет у меня ничего.— Он взял ее за руку.— Не бойся, говорю, не бойся! Озун ничего тебе не сделает. Ой! Какой же рука у тебя холодный! Почему молчишь? Зачем ты сюда приехал?— Он тихонько опустил ее руку и осторожно погладил по голове.

— Саранчу искала...

— А нашла Озуна!—Он засмеялся, потом вдруг задумался, глубоко вздохнул и сказал: — Ведь я тоже... как саранча.

Это был худощавый, совершенно бронзовый мужчина с типичным калмыцким лицом — с выдающимися скулами, плоским приподнятым носом, с тонкими бровями и очень живыми раскосыми глазами. Крупный малиновый рот, упрямый подбородок, на висках седина, волосы коротко острижены.

— Что у тебя там, в сумке?

Ксения молча выложила перед ним все: блокнот, карандаш, компас, морилку, иголку с нитками, пинцет, перочинный нож, тридцать семь рублей и несколько пустых пробирок. Озун внимательно рассмотрел каждую вещь и спросил, для чего служат пинцет и компас.