Алан Савадж - Османец

Закончив рассказ, Халим-паша вновь поклонился. Энтони продолжал разглядывать людей, находившихся в зале. Сидевшие на диванах были имамами и муфтиями, установил он, потому что их одеяния напоминали наряд того муфтия, который первым допрашивал их. За ними стояли несколько военных, очевидно, высокого ранга — на них были плащи, расшитые золотом, и замысловатые головные уборы.

Человек в зелёном плаще спросил по-гречески:

— Это тебя зовут Хоуком?

— Да, я Хоквуд, — сказал Джон, вставая с пола.

Человек удивлённо взглянул на него; от этого взгляда Энтони бросило в дрожь. Но Джон Хоквуд стоял, не сгибая спины перед турком.

— Ты настоящий воин, Хоук, так я слышал. Теперь я убедился в этом собственными глазами. Почему ты оставил Константинополь? — Турок мягко улыбнулся.

— Меня уволили, — без колебаний ответил он.

— В Константинополе так много воинов? — Человек подняв брови.

— Между мной и великим дукой Нотарасом произошла ссора.

— Он казнил моего брата и похитил сестру, — выпалил Энтони, инстинктивно почувствовав, что здесь они могут найти союзников.

— Тогда он действительно твои враг, — после некоторого раздумья заметил человек. — Вы с Запада. Франки?

— Мы англичане, господин.

— Англичане? — переспросил чей-то тихий голос, и оба Хоквуда резко обернулись. Энтони увидел человека, сидевшего в отдалении от человека, который задавал им вопросы. Его можно было назвать красивым, несмотря на орлиный нос, свисавший над тонкими красными губами, которые закрывали густые усы; выдающийся вперёд подбородок закрывала борода. Энтони показалось, что по возрасту этот человек не старше, чем он сам. Его одежда была самой простой и состояла из белого плаща и белого тюрбана, но она была шёлковой и поэтому можно было подумать, что этот человек — муфтий.

Как смел этот мальчишка перебить эмира? Или Энтони ничего не понял с самого начала? Человек в зелёном продолжал молчать, и Энтони наконец догадался, что смотрит на нового правителя всех османцев.

В правой руке молодого правителя находилась плётка из конского волоса, на которой было пять узлов. Поднявшись с дивана, он слегка стегнул ей. Паша, который допрашивал Хоквудов, мгновенно освободил место на центральном диване своему юному господину.

Эмир расположился пред пленниками и, к удивлению Энтони, заговорил по-латыни:

— Англичане — известные воины. Ты, конечно, знаешь о Великом Гарри?

— Я служил Великому Гарри и сражался в его рядах у Азенкура. — Джон Хоквуд сразу понял, кто этот юный муж.

— Я много слышал об Азенкуре, и вот ты стоишь передо мной — это приятно. Но если ты англичанин, ты должен быть ромейских убеждений, — промолвил эмир.

— Да, господин.

— А ведь византийцы греческого вероисповедания. Как ты можешь любить этих людей?

— О любви не может быть и речи, господин, — ответил Джон Хоквуд, — я ненавижу этих людей за предательство. — В этот момент он действительно ненавидел Константина.

— Теперь ты здесь, передо мной, — размышлял эмир. — Выберешь ли ты жизнь, англичанин, тот, кто сражался за Великого Гарри?

— Я выбрал бы жизнь, господин, если бы моей жене и сыну была бы сохранена жизнь, — сказал Джон.

Эмир посмотрел на Энтони, который почувствовал почти ласкающий взгляд глаз османца, на удивление холодно-голубых. Потом эмир повернулся и посмотрел в окно, которое выходило на Босфор и через которое были видны мерцающие огни Константинополя.

— Константинополь, — задумчиво сказал он, — как долго я мечтал о тебе... Как долго мой отец и предки мои грезили о тебе... Ты моя судьба. Теперь, возможно, моя мечта осуществится раньше, чем я предполагал. — Его взгляд снова устремился на пленников. — Ты будешь жить, Хоук, твой сын и твоя жена тоже будут жить... А завтра мы поговорим о Константинополе. — Эмир кивнул, давая понять, что аудиенция закончена.

Хоквуды вышли из зала, на этот раз их никто не подгонял хлыстом. Их не выбросили во двор, а спустили вниз по лестнице.

— Наверное, нас ведут в темницу, — пробормотал Джон Хоквуд, — мужайся, мальчик.

К удивлению Хоквудов, они оказались в бане, пол которой был четырёхуровневым; от кипятка в огромных чанах шёл пар. В бане оказались четверо чёрных мужчин в набедренных повязках, их лица и грудь были гладко выбриты.

— Какие кругом странные люди, — пробормотал почти про себя Джон и, обернувшись к старшему из сопровождающих, который понимал по-гречески, спросил: — Где моя жена? — Он очень беспокоился о судьбе Мэри, оставленной на милость этим странным людям.

— Ваша женщина отправлена в гарем, — ответил сопровождающий.

— В гарем? — ужаснулся Энтони. В Константинополе этому слову придавали греховный характер.

— О ней там позаботятся, — заверил его турок.

— Что ждёт нас? — поинтересовался Джон.

— О вас тоже позаботятся, — ответил, турок, — это приказ эмира Мехмеда.

— Мехмед, — пробормотал Джон, — Так вот, значит, как его зовут.

— Нам хочется есть и пить. Пусть нам дадут немного вина, — попросил Энтони.

— По учению Пророка, винопитие — тяжкий грех, — отрезал турок. — Всё остальное вам дадут. Но сначала вы должны помыться.

Джон Хоквуд уже убедился; что народ Константинополя заботился о чистоте тела гораздо больше, чем англичане, но теперь они с Энтони поняли, что византийцев по сравнению с турками можно считать просто грязнулями. Они купались более часа и всё это время провели, стоя на верхнем уровне бани. Евнухи служили им, выполняя их желания. Холодная и горячая вода, омывая их тела, стекала вниз в огромный водосток. Чёрные пальцы мягко массировали их тела сладко пахнущими притираниями, они не пропускали ни одного изгиба; их волосы были намылены и высоко подобраны. Между делом евнухи о чём-то говорили своими неприятными высокими и одновременно грубыми голосами; по их интонации чувствовалось, что они восхищены габаритами и мощью пленников.

— Интересно, сколько раз в год мужчина проходит эту процедуру? — спросил Джон турка.

— Если нет военного похода, Хоук, мужчина моется каждый день, — ответил капитан, изумляясь вопросу англичанина.

Джон от удивления не знал, что и сказать.

После мытья в бане оба Хоквуда от усталости едва держались на ногах. Поднявшись по лестнице, они оказались в роскошных покоях с мягкими диванами и ковром на полу. Стопкой лежала турецкая одежда, их ждали блюдо с жареным барашком, кос-кос и кувшины с водой. Для бодрости пленникам был приготовлен напиток, называемый кофе, неизвестный в Англии, но знакомый им по Константинополю. Хотя едва ли там варили такой крепкий и сладкий кофе, как этот.

Хоквуды набросились на еду и, утолив голод, расположились на диванах.

— Отец, — спросил Энтони, — мы спасены?