Тарас Рыбас - Красный снег

Песня была грустная. Голос звучал не сильно, но сердечно. Катерина заслушалась, разглядывая побледневшее лицо сотника. Ей понравилось, что он подчинился ей и запел. Все же мог после разговора о походной жизни и исчезновении страха перед грехом полезть проверять ее бабью недоступность. Нарочно, наверно, выпил вторую, для храбрости. А не сделал этого, не полез. Только бы повременил чуток с песней, чтоб не казалось, будто выплескивает тоску из своей души, как воду из протекающей лодки, — гремит черпачок, а вокруг синеет широкое море, загадочное и неоглядное.

Скорбные глаза, косо поднятая правая бровь изменили прежнее, лениво обмякшее лицо. Когда он смолк, Катерина похвалила:

— Ладно у вас получается.

Сотник опустил глаза, принимая похвалу. И это пришлось по душе: «Все ж не огрубел, застенчив».

— Для вас хочется поспивать, — сказал сотник, загоревшись хмельным желанием петь. — А так я не часто…

«Долго не баловал бы песнями», — все же решила Катерина, подумав, что было бы, если бы они зажили вместе.

С тех пор, как не стало Силантия и разладилось у них с Вишняковым, у Катерины нет-нет да и мелькала мысль об устройстве своей жизни. Петров захаживал, но тот все больше беспокоился, где бы отыскать затишек для выпивки. Сутолов несколько раз заглядывал — скучноват и груб к тому ж. Военнопленные заходили. Особенно часто — поляк Кодинский. Катерина и к нему приглядывалась. Поляк учтив, ласков, но чужой. Не могла она привыкнуть к тому, как он брал ее руку и тянул к губам, чтобы поцеловать. Уж лучше б прямо полез целоваться, не хитрил. Иногда, томимая ожиданием, Катерина готова была смотреть на мужиков, как смотрели ее сверстницы, молодые солдатки, — любой ко двору. С выражением страха на лице, точно боясь, чтобы ее не ударили, она, бывало, шла слушать, как играют на губной гармонике пленные. Не музыка ее звала, а что-то другое. Потом прогоняла от себя это «другое», понимая, что она не сможет, как Пашка, сойтись не любя.

Печально пропевший сотник все же вызывал любопытство. Не пришел же он к ней, чтобы пожаловаться на трудности походной жизни. А вдруг он ее любит? Тогда надо решить, как должна она поступить — отказать сразу или воздержаться. Лучше не отказывать: Архип узнает — задумается, потоскует, а там, гляди, попросится в дом…

— Для вас, — повторил сотник, закончив петь.

— Для меня чего же песни петь, не такая краля, — задорно сказала Катерина, вдруг пожелав, чтобы сотник что-нибудь сказал о ее красоте.

— Нэбо сэбэ нэ бачыть, якэ воно гарнэ.

— Ой, небо! — воскликнула Катерина, краснея от удовольствия. — Такое придумаете!

— Побей меня бог! — сказал сотник, приложив руку к груди.

Катерина опустила голову.

— Так и загордиться можно, — сказала она.

— Красыва, гарна молодыця…

— Жизнь походная, как вы говорили, чему только не научит, — строгостью решила она остановить сотника. — Небось своя гарна молодица дожидается вас дома.

— Нема дома молодыци…

«А ведь сказать дальше может: „Иди ко мне в жены…“» — холодея, подумала Катерина.

К этому она не была готова. Растерявшись, почему-то стала вспоминать, как было первый раз с Силантием… Начиналось лето. В безлунные ночи некуда податься. Архип уехал, ничего не сказав. Никто не приходит, никому не нужна. И вдруг поздним вечером, когда шахтеров ожидают со смены, встретилась в переулке с Силантием. Он был под хмелем и потому смело сказал «Люблю тебя, Катька. Решу себя жизни, если не пойдешь за меня». От него несло самогонным перегаром, горьким мужским потом и табаком. Катерина хотела бежать, но что-то не давало ей сдвинуться с места. Силантий обхватил ее за плечи сильными руками и повел за околицу. Она могла бы оттолкнуть, побить его. А сил не было. В ушах что-то звенело, безумно колотилось сердце, а внезапно овладевшая ею мысль о неизбежном отобрала последние силы. Она только потом била его со страшной злостью, била тупо и отчаянно, плача от ужаса и отвращения.

«Слава богу, сотник не очень настойчив», — вздрогнула Катерина от мысли о том, что могло повториться. Спросила о Вишнякове, пытаясь защититься одним его именем.

— С Вишняковым я служил в одной дивизии, даже в одном полку, — ответил сотник послушно и тем успокаивая Катерину. — Знаю его. В одной атаке на Западном фронте ранило нас. Теперь нам в одну атаку не ходить, а обязательно в разные…

— Что ж это вас развело?

— Большевик он.

— Черт, что ли? — спросила Катерина, возвращаясь к столу. — Тоже человек.

— Другого направления. Христопродавец, туды его!..

— Но-но, потише! — строго остановила Катерина.

— Не могу я про него спокойно!

— Не поделили что?

— Разные мы! — буркнул сотник, тяжело поднимая голову. — На землю смотрим по-разному. Ему земля — всем, кому хочешь, раздай, а мне — своим потом пахнет.

— Все вы одинаковы, — сказала Катерина, заметив, что сотник еще больше захмелел. — Всем вам, чертям, всыпать бы да разогнать по домам, чтоб не шатались по чужим хатам.

— Нет, никак этому не быть! — протестующе замахал рукой сотник. — Земля… каждый считает, где чья земля…

— Досчитаетесь, пока и сажени не достанется.

— Это верно… Но чего примерно нам надо? Полковник Чирва сказал: всих кацапив, жыдив, жукив — до ногтя, и станем делить миж своими. Таврия — степь, Слобожанщина — степь, Катеринославщина — степь! Земли для нашего дядька — море! Бери, сей, обрастай богатством! Свий чоловик, свои люди!..

Катерина скучающе зевнула. Это хорошо, что, озлившись на Вишнякова, он позабыл про нее. Но насчет земли она уже слышала. Все ее делили, будто только и радости, что поделить ее между своими. А для того, чтобы установить, где свои и где чужие, кому отдавать, а кому брать землю, — надо стукнуться войсками. В одних будет Вишняков, в других — ее двоюродный брат Семен Павелко, в третьих — этот певучий сотник. Те, которые, победят, те и «свои».

— От чужих-то как землю очищать, саблями? — спросила она, наивно заглядывая ему в лицо.

— Иначе нельзя.

— Обовшивеете и пропадете на войне, — равнодушно сказала Катерина.

Она с досадой подумала, что никакой разницы не было между ним и Архипом. Что один истовый, что другой. Только Архип роднее.

— А мы постараемся, — сказал сотник, пытаясь подняться, но, пошатнувшись, снова сел. — Справимся до весны, не позже…

— Больно велика свара завелась, чтоб до весны успели.

— Надо до весны! — стукнул кулаком по столу сотник.

— Или приказ есть такой? — спросила Катерина, вспомнив о просьбе Вишнякова.

Разгладив усы, сотник вприщур посмотрел на Катерину.

— У нас все есть, что надо!

Он до хруста сжал кулаки, изменяясь в лице.