Тарас Рыбас - Красный снег

Пленные недоуменно переглянулись.

— Я не знаю, кто кого обманывает, думаю все же, что Вишняков не злой человек, — сказал Мирослав Штепан, надувая обмякшие щеки когда-то полного, а теперь исхудавшего и почерневшего лица. — Император Франц-Иосиф и его наследник Карл — лишний кнофлик на нашем кафтане.

— Что есть кнофлик? — как будто не понимая, спросил серб Милован.

— Кнофлик — кнопка или пуговица. Не было бы ее, мы бы так хорошо расстегнулись на свежем воздухе.

— Прошу не забывать, господа, — нервно сказал Кодаи, — война для нас не закончилась. Плен не освобождает от присяги. Я напоминаю вам об этом как старший по званию. Измена присяге карается полевым судом. Если нет полевого суда, есть суд чести. Я еще не знаю, как рассматривать участие наших людей в большевистских органах власти. — Кодаи строго посмотрел в сторону Франца Копленига.

Франц будто и не слышал Кодаи. Он медленно потянулся за узелком с хлебом и луком, так же медленно развязал, положил хлеб в одну сторону, а лук в другую.

— Вы слышите меня, рядовой Коплениг? — гневно спросил Кодаи.

— Я слушал вас не меньше получаса, пока вы распространялись о родине, — сказал Франц, поднимая глаза на Кодаи. — И мне показалось, как австрийцу, что в ваших словах звучала измена императору. Вы говорили о родине мадьяр, а не о нашей общей родине, объединенной властью одного императора. Поэтому я подумал о суде чести в связи с вашими словами, господин сазадош.

У Кодаи от изумления открылся рот.

— Вы говорите серьезно?

— Да, вполне серьезно.

— Ранее об императоре нехорошо отзывались другие.

— Это в нашей среде, а не в присутствии посторонних.

— Вы мне угрожаете?

— Я выполняю свой долг.

Пленные напряженно следили за их разговором. Янош был потрясен тем, что сказал Франц об общей родине. Кодаи тоже его удивил: он никогда откровенно не заявлял о том, что служба не окончена, что он еще надеется на возвращение в строй и боится показаться изменником императору. О судах чести в среде военнопленных заходила речь. Никогда о них не вспоминали в связи с изменой императору. Об императоре молчали, а о преданности ему считалось неприличным говорить. Газеты с его портретами в окопах складывали в костры, чтобы жечь вшей. А стоячие императорские усы вызывали откровенные насмешки.

Янош оглянулся на Мирослава. Тот почему-то прятал в уголках губ загадочную улыбку. Похоже, они смеялись над сазадошем! Янош приблизился к Кодаи. Высокий, длинноногий, костистый, в куртке, отстиранной до белых пятен, в истоптанных сапогах, он никак не походил на бывшего солдата гвардейского полка императорской армии, а скорее на пастуха, обносившегося за лето. Кодаи отступил на шаг:

— Мы не должны забывать о дисциплине, иначе мы погибнем… Мое положение старшего офицера заставляет напомнить вам об этом. В здешнем Совете начались раздоры. Они рассорились, как воры, не поделившие добычу!..

— Бирошаг! — подступаясь к нему, прошептал Янош. — Суд может быть!

Внезапно он откинул голову назад и захохотал. Смех покатился по пролету, вызывая у сазадоша Кодаи страх.

Вишняков шел по улице, ведущей через Собачевку к Плотнинским садам, возле которых стоял домик казаринской вдовы красавицы Катерины Рубцовой. Солнце закатывалось за Казаринский бугор. От высоких вязов по обеим сторонам улицы потянулись тени. Стал виден сизоватый дымок, стелющийся от горячей терриконной горы.

Вишняков постучал в сосновую, потемневшую от времени дверь.

— Чего пришел? — недовольно спросила Катерина, открывая и пропуская его в дом. — Думала, забыл дорогу… Все политикой занимаешься, для баб и минутки не остается.

Лицо ее было строго. Темные глаза смотрели даже печально. Только слева, на шее, дрожала смешливая жилка.

— Одна в доме?

— Пока одна.

— Ждешь кого?

— Мало ли охотников вдовую солдатку проведать.

— Помолчала бы про это, — сказал Вишняков, опускаясь на лавку. — Дело есть.

Катерина встала возле стола, сложив на груди голые по локти руки. Губы чуть тронула улыбка.

— На службу задумал взять? — спросила она, прищурившись. — К Фофе не пошла, решил — к тебе пойду? А платить будешь? Керенками али ваша власть новые деньги выпустила?..

— Помолчи, говорю! — хмуро оборвал Вишняков.

Его измученное лицо с синевой под глазами не вздрогнуло. Будто стараясь приструнить себя, чтоб не нагрубить Катерине, он глядел в сторону.

— Что ж, покомандуй, — издевательски спокойно сказала Катерина. — Пашка хвалился, будто ты это умеешь.

— Пашка чего не наговорит.

— Служит же тебе. А платить ему не торопятся.

— Пашке нечего жаловаться. Мы на службе его не держим. Случится, Каледин придет, будет и при нем Пашка в Громках телеграммы принимать. Есть такие люди, которым на роду написано принимать телеграммы. Кто-то их пишет, а Пашка принимает. Спасибо ему и за это.

— Много накупишь за ваше спасибо.

— На покупки он у Калисты раздобудет. Небось та для него ничего не пожалеет.

— А ты и следишь? — насмешливо спросила Катерина.

— Нужно мне очень! Будто ваш Пашка перед кем-нибудь прячется. Всему поселку шашни его известны.

— А я решила — следишь… И за мной, может, следишь? Знаешь, кто в доме моем бывает, когда уходит, а когда иной боится в ночь выбираться и тут, на лавке, ночует…

На шее часто забилась жилка — Катерина смеялась.

Вишняков молча закурил. Катерина поглядывала на него из-под ресниц и ждала. Она заметила, что ему не по себе, и чему-то радовалась.

— Знаю, пленные ходят к тебе, — сказал Вишняков, не поднимая глаз.

— А еще кто?

— Всех не припомнишь, о ком на ухо шептали.

— Одного-то уж должен был запомнить, — настаивала Катерина, не переставая посмеиваться про себя.

— Сотник Коваленко к тебе ходит, — сказал он, закрываясь табачным дымом.

— Ревнуешь?

— Давно где-то притомилась моя ревность, храпит, должно, в шахтном забуте.

У Катерины недоверчиво блеснули глаза.

— А то, может, проснулась? — спросила она, лениво поведя тугими плечами. — Иначе чего решил зайти?

— Говорю, дело есть.

— Давай говори про дело, — сказала она, довольная тем, что Вишняков не отрицал ревности.

Давно у них повелось — то вспыхивала, то опять почему-то затухала любовь. За Силантия Рубцова Катерина вышла замуж в тот момент, когда разладилось у нее с Вишняковым. Архип звал ее жить в Чистякове, подалее от родственников, среди которых был не только Пашка, но и Семен Павелко, служивший урядником. Катерина отказалась. А Вишняков завербовался тогда в рыбачью артель на Азовское море, уехал на год. Вернувшись, увидел Катерину с Силантием. И так не встречались они до тех пор, пока Вишняков, после армии, фронта и ранений, не появился в Казаринке опять. Силантий погиб в первые месяцы войны, во время прусского наступления. Снова у нее с Вишняковым произошла ссора: Катерина ходила в гости к уряднику Семену Павелко, поддерживая с ним родство. Вишняков не мог простить ей этого. Повстречались они как-то возле Чернухинского леса. Долго ходили молча, ожидая, что примирение наступит, так и не дождались. Катерина посмотрела насмешливо-зло и сказала на прощанье: