Леонид Рахманов - Повести разных лет

П о л е ж а е в. Не шуми, Муся. Сколько еще осталось? (Глядит на часы.) Поговорим спокойно. Хорошо я, Миша, сделал, что к научной книге приложил политическое предисловие?

Б о ч а р о в (хлопая себя по лбу) . Забыл о главном. Настолько хорошо, Дмитрий Илларионович, что я, простите, не удержался и первый экземпляр вашей книги передал… каюсь…

П о л е ж а е в (беспокойно) . Кому, Миша?

Б о ч а р о в. Одному товарищу… Не догадываетесь?

П о л е ж а е в. Нет.

Б о ч а р о в. А ну?

П о л е ж а е в (понизив голос) . Ленину?

Б о ч а р о в. Да.

Пауза.

П о л е ж а е в. И он скоро прочтет?

Б о ч а р о в (смеется) . Не знаю. Мое дело было отдать.

П о л е ж а е в. Молчите, молчите, потом все расскажете. (Глядит на часы.) Только когда же потом? Десять минут осталось. (Волнуясь.) Миша, вдруг ему что-нибудь не понравится в предисловии? (Поспешно роется в книге. Читает.) «Революция должна положить предел безудержной оргии капитализма, милитаризма и клерикализма…» (Сокрушенно.) Здесь этих «измов» много. (Читает дальше про себя, шевеля губами.) А тут слишком сухо…

М а р ь я Л ь в о в н а. А самый конец. Я ведь помню: он всего лучше.

П о л е ж а е в. Что значит «лучше»? Я ищу, где хуже, а не лучше.

М а р ь я Л ь в о в н а. Я знаю, я же переписывала.

П о л е ж а е в (читает) . «Только наука и демократия, знание и труд, вступив в свободный, основанный на взаимном понимании, тесный союз, осененные общим красным знаменем… (значительно смотрит поверх очков на Марью Львовну) символом мира во всем мире, все превозмогут, все пересоздадут на благо всего человечества». (Пауза.) Пожалуй, это более или менее…

Б о ч а р о в (серьезно) . Очень хорошие слова, Дмитрий Илларионович.

М а р ь я Л ь в о в н а. Я знаю, что говорю.

Бочаров прислушивается.

П о л е ж а е в. Что вы, Миша?

Б о ч а р о в. Идет отряд.

П о л е ж а е в. Не может быть. Я не слышу.

Все трое слушают. Издали едва слышно пение революционной песни.

Б о ч а р о в. Идут. (Встает.)

П о л е ж а е в (приподнимается на диване) . Миша!

Б о ч а р о в. Лежите, Дмитрий Илларионович, лежите, пожалуйста.

П о л е ж а е в. Значит, опять, Миша, опять все теряю. Ох, худо мне без вас будет!

Б о ч а р о в. Ничего, Дмитрий Илларионович. Ненадолго.

П о л е ж а е в. Все равно. Неизвестно, сколько я протяну.

М а р ь я Л ь в о в н а и Б о ч а р о в (вместе) . Дима! Дмитрий Илларионович!

П о л е ж а е в. Не бойтесь, не буду плакаться. Давайте прощаться. (Прислушивается.)

Песня приближается.

Б о ч а р о в. За мной зайдет мой помощник.

П о л е ж а е в. У вас есть помощник? Примерно, как вы у меня. Интересно взглянуть. Уж, наверно, так часто и надолго, как со мной, вы не расстаетесь.

Б о ч а р о в (улыбаясь) . Расставались, Дмитрий Илларионович, и, представьте, ровно на столько же.

Стук в дверь. Марья Львовна бежит открывать.

Г о л о с М а р ь и Л ь в о в н ы. Почему вы стучите? Теперь звонок действует.

М у ж с к о й г о л о с. По привычке. Как с обыском приходил. Здравствуйте… не успел поздороваться, когда притащил книгу. Товарищ Бочаров тут?

М а р ь я Л ь в о в н а (показываясь в дверях) . Здесь, здесь.

П о л е ж а е в (нетерпеливо) . Все мы здесь.

К у п р и я н о в появляется в дверях, молча козыряет.

Вы?

К у п р и я н о в. Я. (Докладывает Бочарову по-военному.) Товарищ начальник, отряд прибыл и ждет у дома.

За окнами «Варшавянка».

Б о ч а р о в. Хорошо, пока можете сесть, товарищ Куприянов.

К у п р и я н о в. Есть. (Козыряет, но не садится.)

П о л е ж а е в. Садитесь же.

К у п р и я н о в. Есть. (Козыряет, садится.)

П о л е ж а е в (доволен) . Сразу видно, что я здесь старший начальник. (Нетерпеливо.) Ну, объясняйте, как вы-то с ним познакомились?

Б о ч а р о в (улыбаясь) . Мы с ним давно знакомы, уже больше года. Верно, Куприянов?

К у п р и я н о в. Верно, товарищ начальник. Еще с девятьсот шестнадцатого. Как расстались, целый год друг друга искали. Я на морском был фронте.

Б о ч а р о в. А я на сухопутном.

П о л е ж а е в. А я в тылу — и поэтому ничего не понимаю.

Б о ч а р о в. Он был на том корабле, где вы читали лекцию, Дмитрий Илларионович.

П о л е ж а е в (живо) . На «Амуре»?

Б о ч а р о в. На «Амуре».

П о л е ж а е в (с нетерпением) . Ну?

Б о ч а р о в. Только ровно за год до вашей лекции.

П о л е ж а е в (взволнованно) . Все понял! Ваша агитация, моя лекция — и как раз все на том корабле. Друзья мои! А на улице — те матросы, что меня слушали, а потом избрали делегатом?

К у п р и я н о в. Товарищ профессор, они пришли с вами проститься.

Полежаев вскакивает с дивана, бежит к окну.

М а р ь я Л ь в о в н а. Дима!

Б о ч а р о в. Дмитрий Илларионович!

К у п р и я н о в. Товарищ профессор!

П о л е ж а е в. Помогайте мне. Это все к черту! (Сдирает с окна портьеру, роняет горшки с цветами, вскакивает на стул, обдирает вьющуюся вдоль окна зелень.)

М а р ь я Л ь в о в н а (испуганно) . Что ты делаешь, Дима?

П о л е ж а е в (кричит) . Неужели вы не понимаете? Помогите мне выставить это окно!

М а р ь я Л ь в о в н а. Окно? Зимой?

П о л е ж а е в (обрывая бумагу, которой заклеена щель) . Какая зима?! На носу март, весна. Выставляйте!

К у п р и я н о в. Есть, товарищ начальник… товарищ профессор… (Открывает окно.)

Врывается пение, ветер.

Марья Львовна и Бочаров накидывают на плечи Полежаева пальто, закутывают его. Полежаев подбегает к окну, его увидели с улицы, пение стихло.

Б о ч а р о в (поддерживает его) . Осторожно, Дмитрий Илларионович.

П о л е ж а е в (обернувшись к нему) . Миша, сначала вы. Я хочу им сказать…

Б о ч а р о в. Хорошо. (Становится рядом с Полежаевым.) Товарищи! Профессор Дмитрий Илларионович Полежаев, знаменитый мировой ученый, избранный вами в Петросовет, хочет сказать вам несколько слов.

Гремит ура.

Профессор нездоров, много мы ему говорить не позволим.

П о л е ж а е в (отстраняет его) . Красногвардейцы и революционные моряки!

Снова гремит ура.

Вы идете на фронт бить врага, нарушившего перемирие и вступившего на поля нашей родины. Я уже стар, мне, пожалуй, не удержать винтовки, но мысленно я с вами, мои товарищи! Ничего, что я сижу в кабинете. Пока перо не вывалилось из пальцев, пока глаза различают буквы, я буду по-своему, защищать революцию от врагов. (Увлекшись.) Я буду топтать их ножками моего письменного стола!

Смех, аплодисменты на улице.

А вы кончайте с ними на фронте и скорей возвращайтесь в Питер для нашего общего социалистического труда. До свидания, красные воины! А ведь красный цвет непобедим. Помните, я говорил вам на лекции, — это не только цвет крови, это цвет созидания. Это единственный животворящий цвет в природе, наполняющий жизнью побеги растений, согревающий все. До свидания!