Дмитрий Дмитриев - Разрушенная невеста

Как-то в апрельский теплый день княжне Екатерине наскучило сидеть в карете, и она вышла пройтись, благо дорога шла густым лесом. Погода стояла теплая, деревья и кусты успели уже покрыться молодыми зелеными листочками. Природа после долгой зимней спячки быстро оживала. Но, видимо, княжну Екатерину эта воскресшая природа мало радовала: она шла медленно, опустив свою красивую, гордую головку. Она думала о минувшем величии, о своем женихе, императоре-отроке, которого смерть разлучила с нею навсегда, а также о первом любимом человеке -- красивом иностранце, графе Милезимо, которого у нее так безжалостно отняли ради корыстных целей ее отец и родичи. Все это страшно огорчало ее, и она дала волю своим слезам. И тут неожиданно почувствовала на своем плече чью-то ласковую руку и услышала утешающие слова. Это была Маруся, давно шедшая вслед за нею, а теперь, увидев ее слезы, решившая подойти к гордой княжне.

-- Не знаю, зачем тебя моя невестушка в ссылку тащит!.. Или она держится пословицы "на людях и смерть красна", своим несчастьем задумала, видно, и с тобою поделиться? Даю совет тебе Маруся, беги, беги от нас, пока есть время, иначе будет поздно.

-- Да куда мне бежать, куда идти? Если бы со мною был мой муж, тогда другое дело! -- печально промолвила Маруся.

-- Не один твой муж, а многие поплатились за то, что дружны были с моим любезным братцем, царским фаворитом. Скажу тебе: хоть он и брат мой кровный, но я ненавижу его -- все наше несчастье, вся наша гибель от него. Мой отец и брат Иван задумали подняться высоко, но оба рухнули, а вместе с ними и я, и все мы, весь род наш.

Предчувствие не обмануло бывшую царскую невесту. Едва Долгоруковы отъехали сто верст от Москвы к Коломне, как их нагнал офицер Преображенского полка Воейков и, обращаясь к Алексею Григорьевичу, высокомерно проговорил:

-- По высочайшему повелению я должен отобрать у вас, а также и у ваших сыновей, все ордена и знаки отличия.

-- А есть у тебя письменное повеление? -- глухо спросил князь Алексей.

-- Да, вот оно! -- и Воейков показал князю бумагу.

-- Покоряюсь воле ее величества, моей государыни.

Долгоруковы кое-как добрались до собственной своей деревни которая называлась Селище и находилась в шести верстах от города Касимова, на полудороге от Пензенской усадьбы, где им было велено жить безвыездно. В деревеньке Селище не было усадьбы с барским домом, а потому Долгоруковым пришлось поместиться для отдыха по мужицким избам, молодой же князь Иван со своей женой поместился в простом сарае, который служил складом для сена. Так как стоял май месяц, дни были теплые, ясные, а деревня, окруженная вековым лесом, была расположена очень красиво и живописно, то Долгоруковы решили не спешить с отъездом и отдохнуть здесь как следует.

Князь Иван с молодой женой, а с ними и Маруся целые дни проводили в лесу; туда они брали с собою и обед и возвращались в деревню только ночевать.

Однажды перед вечером князь Иван с женой и Марусей возвращался в деревню, как вдруг сильный топот копыт и многие голоса заставили их остановиться и оглянуться назад. Они увидали, что по дороге к деревне ехало несколько телег, наполненных солдатами.

-- Ваня, солдаты! -- меняясь в лице, с испугом воскликнула молодая княгиня.

-- Это к нам! Господи, видно, новая напасть! -- упавшим голосом промолвил князь Иван.

Он не ошибся. Гвардейский офицер Макшеев и с ним двадцать четыре солдата с ружьями, узнав, в какой избе остановились Долгоруковы, молча стали караулом у дверей изб и даже у того сарая, который занимал князь Иван.

Все страшно встревожились.

-- Указано вам, князь, и всей вашей семье садиться в кареты и ехать далее, -- тоном, не допускающим возражения, промолвил Алексею Григорьевичу Макшеев.

-- Как? Ехать в такую пору, ночью?

-- Не бойтесь, по дороге никто вас не тронет, потому что вы поедете под охраной, -- насмешливо сказал офицер.

-- Куда же ты повезешь нас?

-- Куда указано! -- последовал лаконичный ответ.

-- Неужели сказать нельзя?

-- Нельзя. Не медли, князь, скорее в путь!

-- Нельзя ли подождать до завтра? У меня жена больна. Куда повезем мы ее ночью?..

На самом деле Прасковья Юрьевна, убитая горем, сильно захворала.

-- Князь, не по своей я воле это делаю, не заставляй меня принимать крутые меры.

И несчастные князья принуждены были ехать далее.

Опальным Долгоруковым нетрудно было догадаться, что Макшеев со своими солдатами вез их в дальнюю ссылку, но куда -- никто из них того не знал. Напрасно спрашивали они солдат, давая им деньги; те охотно принимали деньги, но уклончиво отвечали на вопросы.

-- Наташа, ты бы спросила у офицера, может быть, тебе он скажет, куда нас везут, -- сказал князь Иван жене, изнывая от незнания участи своей и родичей.

Наталья Борисовна согласилась и, улучив время, обратилась к Макшееву:

-- Господин офицер, скажите, ради Бога, куда вам приказано нас доставить?

-- К сожалению, княгиня, не могу сказать об этом!

-- Почему, почему?

-- Я делаю только то, что приказывает мне начальство.

-- Но ведь начальства тут нет! И неужели вы считаете за проступок назвать то место, куда вы нас везете?

-- Да, княгиня, считаю. Всякое нарушение приказа есть проступок.

Так ничего и не узнала Наталья Борисовна.

Горько и больно было ей, но все же она справилась со своим большим горем: помолилась и решилась предаться вполне на волю Божию, жить настоящим, не думая о прошлом, о привольной жизни. Она решила быть поддержкой любимому мужу и нести с ним все несчастья и лишения. Только редко удавалось ей быть наедине со своим мужем, так как солдаты зорко стерегли их.

Отъехав несколько, Макшеев приказал остановиться и, обращаясь к князю Алексею Григорьевичу, проговорил:

-- С вами едет слишком много дворовых, вам придется отпустить их. Оставьте себе только десять человек, а остальных сейчас же отпустите.

-- Новая беда, новая напасть! Нас семья большая, где же справиться десятерым холопам!

-- Еще, князь, вы должны отпустить также ваших приближенных и родичей, едущих в ссылку с вами.

-- И с ними мы должны расстаться! Господи, какой это тяжелый удар! -- упавшим голосом проговорил Алексей Григорьевич.

Волей-неволей Долгоруковым пришлось отпустить дворовых и оставить себе только десять человек, а также проститься и с теми родичами и близкими им людьми, которые добровольно ехали с ними в ссылку. Картина расставания была потрясающая, даже суровые, молчаливые солдаты прослезились, увидев, как молодая княгиня Наталья Борисовна расставалась со своими прислужницами, которые, горько плача, целовали руки у доброй госпожи.

-- А это кто, князь? -- спросил Макшеев у Алексея Григорьевича, показывая на Марусю.

-- Это -- моя родственница, она добровольно едет с нами.