Виктор Квашин - Последняя крепость империи

Но прорыв случился. Может быть командование осаждённого города именно на неожиданность и рассчитывало. Раскрылись сразу трое ворот, из них вырвались закрытые латами всадники и с воплями понеслись в атаку. В тот же миг взревели монгольские сигнальные трубы, бубухнули накары 46 46 Накары — боевые барабаны. , взметнулись бунчуки командиров, полетели свистящие стрелы в направлениях атаки, и тысячи конных лучников поскакали навстречу атакующим. И завертелась монгольская карусель, столько раз отрабатываемая на учениях: сотни с разных сторон одновременно подлетали почти вплотную, осыпали противника градом стрел и тут же уходили, а другие уже атаковали следом, и сотни стрел просто не позволяли врагам ориентироваться, им невозможно было поднять глаза из-за щитов.

Но неожиданно на острие удара чжурчжэней монголы дрогнули и стали отступать, и паническое бегство вызвало растерянность Сиантоли, только что выскочившего с сотней из карусели и развернувшего бойцов для новой атаки. Он не поверил своим глазам — как они могут отступать, ведь можно сделать иначе, просто расстреливать и дальше, почти не теряя своих, зачем бежать? Он в это время как бы раздвоился: часть его переживала за земляков, другая была командиром воинского подразделения и думала о путях достижения победы над противником. Но монголы побежали, бросая пики и бурдюки с кумысом для облегчения лошадей. Это была паника!

Сиантоли залюбовался атакой чжурчжэней — вот это натиск! Но вдруг! Всё случилось именно вдруг. Даже Сиантоли, наблюдавший со стороны, не сразу понял. Тысячи тяжёлых монгольских конников ударили в тыл наступающим, по воротам, успевшим закрыться, отсекли чжурчжэньский отряд и почти в упор залпами стали расстреливать чжурчжэней бронебойными стрелами. Снова завертелась карусель лучников. Сиантоли в свой черёд тоже дал команду и его сотня, делая разворот, с пятидесяти шагов всадила в несчастных земляков три залпа бронебойных. Им уже ничто не могло помочь. На следующем заходе сотне Сиантоли уже нечего было делать.

Приказано посчитать людей, собрать своих раненых и убитых. Доложили о трёх легко раненых и один из третьего десятка выбил плечо при падении с лошади. Боец Первого десятка Брат Малый на своей лошади вывез с поля боя истекающего кровью командира Стрелу. Он умер, как только сняли с лошади. Стрела вошла в спину, точно между лопаток. Бронебойная. Оперение было обломано, но и так было понятно, что монгольская. Весь десяток искренне жалел Стрелу.

По Ясе требовалось разбирательство и наказание всего десятка. Сиантоли доложил Тысячнику. Тот лично приехал, не слезая с коня посмотрел на спину убитого, потом в глаза каждому из его десятка.

— Назначь нового, — сказал он Сиантоли. — Им — каждому по сорок палок.

Сиантоли обрадовался: так легко отделались при потере командира! Третий десяток скоро и формально отстучал по спинам товарищей.

В лагере Сиантоли построил сотню.

— Кто? — спросил он, вглядываясь в лица. — Кто стрелял в Стрелу? Кто видел?

Никто не видел.

Сиантоли стало вдруг скучно, смертельно захотелось спать.

— Десятником будет Брат Малый. Разойтись, всем отдыхать.

Лёгкая конница была мало пригодна для штурма города. Несколько тысяч были оставлены на случай вылазки осаждённых, других отправили разорять окрестности города и подступы к Великой стене. Тысяча Добун-Мэргэна в составе тумена выдвинулись по тракту в сторону стены. На третий день тысячник созвал сотников, определил задачу: цзиньский корпус идёт на выручку осаждённой крепости, нужно его встретить неожиданной контратакой. Для этого тысячи посотенно становятся в засаду, каждая сотня в определённом месте ждёт подхода врага. В центре надёжные сотни монголов. По флангам, несколько впереди — чужеродцы.

Сотне Сиантоли определили место на крайнем правом фланге в лесу за речкой. Выдвинулись в сумерках, скрытно. Мелкую речку перешли почти бесшумно, вошли в лес, выставили охранение и стали ждать, не спешиваясь. Стояли всю ночь. Было душно и тревожно. Находиться в таком положении бесконечно долго, не перекинувшись даже словом, боясь заскрипеть седлом — трудная задача. Под утро пошёл дождь, но свежее не стало. Одежда под панцирем прилипла к телу, мелкая мошка залепляла лицо, веки, губы, уши горели от укусов. Лошади иногда фыркали, трясли головами, мотали хвостами. Но от такого шума не избавишься. Ждали. Был строгий приказ нойона: ждать сигнала!

Сиантоли смотрел на ссутулившегося в седле мокрого пожилого Гончара думал, что ему, наверно, столько же лет, как отцу. У отца тоже есть гончары, он и сам увлёкся этим ремеслом… интересно, как духи поворачивают направление человеческой жизни!

Отец тоже воевал в той войне с Южной Сун, когда Сиантоли предали воины его десятка. Только отцу повезло ещё меньше. Он уже был пожилым воином — всё-таки, сорок пять лет. Может потому и случилось… При штурме города отца обожгло летающим огнём. Сильно обожгло! Если бы не высокородный земляк Ши Даоли, который в той войне тоже участвовал, отца даже не стали бы лечить — половина головы и спина обгорели. Ши Даоли приказал выхаживать. А когда отец пошёл на поправку, отправил домой с сопровождающими земляками в кибитке, да ещё снабдил трофеями. Отец и сам не промах, привёз трёх рабов-гончаров. Умельцы оказались толковыми, и отец открыл свою гончарную мастерскую на ручье поодаль от деревни.

Сиантоли нравилось бывать у отца. Он с интересом наблюдал, как мастера вытягивают на круге красивые горшки, как украшают их тиснёными или прорезными узорами. Он любил ощупывать тёплые сухие изделия под навесами для сушки, или разглядывать горячие, только вытащенные из печи. До сих пор помнят пальцы это ощущение гладкой ласковой глины…

К тому времени вошли в моду сунские вещи. А знатные люди увлеклись буддизмом. Ах, как они гордились собой, рассуждая о воплощениях Будды! Поэтому мастерская отца была обеспечена хорошим спросом на вычурные вазы и прочую ненужную в быту посуду.

Тогда ещё жив был дед. Уже вовсе дряхлый, он продолжал иметь своё мнение и всё пытался доказать, что нельзя перенимать сунские привычки, что это погубит великий чжурчжэньский народ. Отец уже не слушал деда, говорил, что тот отстал от жизни, что сунцы умеют жить и потому благополучны при любой власти. Дед хрипел:

— Знать уже позабыла, как сидеть в седле, скоро и молодёжь вместо боевых тренировок будет проводить время в храмах. Погубите империю! И ты своими безделушками развращаешь людей!

Сиантоли в такие моменты жалко было деда…

«Может, он на меня сейчас смотрит?» Сиантоли стало стыдно перед духом Предка, он сжал фигурку на поясе, потёр, прошептал: «Помоги…»