Виктор Квашин - Последняя крепость империи

После того разговора Великий хан долго думал и приказал истребить всех чжурчжэней включая стариков и детей, мальчиков и девочек — выполоть всю молодую поросль, семена и корешки. Мудрый хан учёл, что люди передают память о себе не только семенем и приказал уничтожить всё, что напоминает о чжурчжэнях: всё что построено и всё что посажено, все памятники государственным деятелям и все могилы простолюдинов, все книги, всё, что нарисовано и что выбито на камнях, все украшения и все инструменты, все деньги и печати чиновников, всю одежду и домашнюю утварь вместе с домами, вообще всё. Чтобы никто никогда не смог вспомнить, что был такой народ, ненавистный Великому хану и всем монголам. Великий хан поступает с вами, чжурчжэнями, как крестьяне с сорняками.

И ведь подумай, он прав: стоит оставить хоть немного детишек или взрослых, или пожалеть лишь стариков и малышей, и через два-три поколения монголы вдруг обнаружат на своих восточных рубежах несметные конницы непокорных чжурчжэней, желающих уничтожить всех монголов. Это ведь уже было с бохайцами, ты знаешь. Ведь вы от них и проросли как от семян сорняки, потому что кидани истребили их не всех, проявив милосердие или поленившись 92 92 В 926 году киданьская империя Ляо завоевала соседнее царство Бохай, занимавшее юг современного Приморья, юго-восток Маньчжурии и северо-восток Кореи. Через двести лет в 1125 году империя Ляо пала под натиском чжурчжэней — потомков бохайцев. .

Так духи распорядились, друг, кто же виноват! Теперь уже всё решено, тут и спорить не о чем. Ну что, откроешь ворота, Драчун? Всем — жизнь. Слово!

— А ты бы сдал на моём месте?

— Э-э! Я — монгол!

— А я — чжурчжэнь!

— Жаль, жаль, Драчун. Жаль, что мы с разных сторон. Значит, будем бодаться?

Сиантоли кивнул и поднялся. Он ожидал стрелу в спину или иного подвоха. Но Жаргал со своей охраной сам проводил его и «прилипшего» к спине телохранителя до открывшихся ворот, ткнул кулаком в плечо и повернул лошадь.

— Монголы добро помнят.

Сиантоли показал кулак натянувшим луки ратникам на воротах:

— Не стрелять!

В следующую ночь Сиантоли не смог уснуть.

Подлость и предательство! Сбежал главный строитель города Ли Юнксу! Доложили, что он взял помощников и вышел за вал якобы проводить примерку стрельбы по монголам, а потом побежал прямо к противнику. С ним ушёл один помощник, остальные вернулись. Семья его осталась в городе.

Сиантоли допросил помощников. Выяснилось, что Ли Юнксу имел с собой генеральный план крепости. У Сиантоли от ярости чуть не остановилось сердце.

— Палача ко мне! Виселицы на южный вал! Всех родных Ли Юнксу вздёрнуть! Я сказал всех!!!

Через три часа доложили, что приказание исполнено. Все семь членов семьи бывшего главного строителя, а именно: отец, мать, жена, малолетние дети — два сына и две дочери повешены на южном валу.

— Не снимать. Пусть висят, пока сами не упадут. Всем в назидание! Твари!!!

Ночью случился штурм с северной стороны. Пустили хашар. Со стены их закидали огнём, отступавших перестреляли почти всех. Монголы сами не полезли. «Пробуют на прочность. Знают, где слабее. Конечно, этот подлый предатель — ценный перебежчик!»

Утром доложили: к южным воротам парламентёры.

— Не стрелять.

— Эй, господин командир! Выходи кумыс пить!

— У меня здесь вино вкусное, Жаргал. Заходи лучше ты.

— Я бы зашёл, да неудобно, будем вдвоём сидеть, а твоя жена с твоим отцом в моём лагере остались. Нехорошо. Иди лучше ты к нам. Поговорим, назад вернёшься. Слово!

У Сиантоли ноги стали ватными.

— Сейчас спущусь.

Пока подавали коней ему и телохранителю, немного взял себя в руки — главное, никому не показывать, что больно, «раненого зверя хищники чуют по запаху». Пайцзу командира крепости — на видное место, пайцзу монгольского нойона — тоже наружу, глубокий вдох, поехали!

— Открыть ворота! Не стрелять!

— Привет, Жаргал! Что ты там кричал насчёт жены?

— А-а, сейчас сам посмотришь. Да не волнуйся, им неплохо у нас.

Подъехали к геру главнокомандующего. Монголы подержали Сиантоли стремя, приняли коня как у почётного гостя.

— Проходи, будь как в родном доме, — пригласил Жаргал.

Сиантоли огляделся, в надежде увидеть отца и жену и увидел… Ли Юнксу. Тот стоял в сторонке и смотрел на бывшего начальника, втянув голову в плечи.

— Убей его! — вскрикнул Сиантоли, сам от себя не ожидая, аж слюна полетела. Рука сама схватилась за рукоять меча.

— Просьба гостя — закон, — Жаргал вытащил саблю, подошёл к бывшему главному строителю и снёс ему полчерепа. — Так хорошо?

— Спасибо, Жаргал! Ты действительно облегчил мне сердце.

— Для тебя не жалко. Тем более он мне уже не нужен. А предатели — самые плохие люди на свете, их надо убивать, ты прав. Пойдём в гер, дружище Драчун, надо уже расслабиться. А твоих сейчас приведут.

Сиантоли с Жаргалом выпили по две чашки крепкого кумыса, прежде чем доложили, что «гости прибыли».

— Приглашай!

В гер втолкнули отца и за ним…

— Богди! — Сиантоли кинулся к ней, обнял. — Как ты, Богди? — он ожидал встретить жену, ту, первую жену, и совсем не предполагал увидеть свою любимую Богди! Какой ужас! — Отец! Как ты, отец?

— Всё хорошо, сын. Не думай о нас. Делай своё дело.

— Жаргал, зачем ты так? Так не честно! Отпусти их.

— Ай, Драчун, неужели ты думаешь, что я хочу поступать плохо с родственниками друга? Я бы лучше дал вам всем по мешку золота и устроил пир, чем смотреть, как вы все страдаете. Но скажи, что мне делать, если ты не хочешь открыть город? Понимаешь какое дело, это последний город, война кончилась. Мне жалко губить десять тысяч монголов ради этого никому не нужного городишки среди далёких холодных гор. Давай разойдёмся по добру: ты открываешь ворота, я отпускаю вас всех троих с золотом на хороших конях.

Сиантоли посмотрел на Богди. Она прижала ладони к заплаканным щекам, отрицательно качала головой, её трясло дрожью. Живот заметно выпирал и тоже содрогался. Отец обнял одной рукой невестку, сам ссутулился и разом сильно постарел.

— Сын, не думай о нас, делай дело!

Сиантоли сглотнул комок, повернулся к Жаргалу.

— А ты бы сдал свой город?

— Опять ты за своё. Я — монгол!

— А я чжурчжэнь! Город дороже двух людей…

После этих слов Сиантоли уже не мог поднять глаз на отца и Богди.

— Жаль, друг Драчун. По-человечески жаль. Не двух, а уже трёх твоих родных людей. А тебя уважаю. Они пока поживут… не знаю сколько, но не обидим. Помни, предложение моё пока в силе. А тебя я провожу.

До самых ворот Сиантоли обречённо ждал спиной стрелу, хоть и видел, как преданный насмерть телохранитель пытается прикрывать его собой. Жаргал ехал рядом, стремя в стремя, молча. Охрана Жаргала — три десятка бронированных головорезов — вокруг и тоже молча. У ворот Жаргал спросил: