Юрий Устин - Лабиринты свободы

Зубов обиженно насупился и замолчал. Он многое позволял себе в Российском государстве, когда стал фаворитом, но спорить с самой государыней в присутствии её приближённых не осмеливался. Платон Зубов понимал, что он значит для состарившейся Екатерины.

Ещё недавно Платон Зубов, родом из семьи мелкопоместных дворян, в свои двадцать два года был неизвестным поручиком одного из гвардейских полков. Но однажды на этого красивого и хрупкого телосложения парня с «мягкими манерами и бесхитростной душой» обратила внимание императрица. Однако став фаворитом Екатерины II, этот «скромник» в период с 1789 по 1796 год стал графом и князем Священной Римской империи, получил орден Чёрного и Красного Орла. И, главное, за это время он добился при дворе российской императрица той власти, которой достигали придворные своей верной службой десятилетиями. Бесхитростность, которая проявлялась в общении Платона Зубова с Екатериной II, тоже была наигранной: пользуясь своим положением, он без жалости обирал всех тех, кто обращался к нему с какими-нибудь просьбами, и его богатство стремительно росло. А сколько дорогих подарков делала ему по своей прихоти сама императрица!..

Не обошла милостью государыня и его родного брата Николая Зубова, который быстро дослужился до чина генерал-майора и был женат на единственной дочери графа Александра Суворова.

Безбородко продолжал стоять перед государыней в ожидании её дальнейших приказаний.

— Ну и как мы поступим с этим Костюшко, — обратилась за советом к своему канцлеру Екатерина II.

Зубов опять не выдержал и возмущённо подал голос, не позволяя Безбородко высказать своё мнение:

— Казнить его, как казнили Емельку Пугачёва.

Безбородко мудро решил сделать паузу и не сразу отвечать императрице, ожидая, что скажет государыня на замечание своего фаворита.

— Костюшко — это не казак Пугачёв. Прежде всего — он шляхтич, дворянин, генерал американской армии, с которым Вашингтон имел дружеские отношения, — терпеливо поясняла Екатерина II, стараясь не повышать голос.

Но Зубов всё равно обиделся: не хочет государыня его слушать, объясняет, как малому ребёнку в присутствии этого толстого чиновника.

Екатерина II заметила недовольство Зубова, но решила с ним не спорить, а Безбородко указала:

— Когда Костюшко доставят в столицу, сообщи мне и вызови прокурора Самойлова. Тогда и решим, как с ним поступить, а пока можешь быть свободен, Александр Андреевич.

Безбородко, ковыляя, как утка, под тяжестью своего веса, удалился. Он так и не высказал своего мнения по поводу пленённого Костюшко. А государыня обратилась к своему «милому»:

— Не сердись, Платоша, судить мы этого Костюшко, конечно, будем. Только смерти предавать его я не позволю.

— Это почему же, матушка? — делая вид, что он ещё сердится, спросил Зубов. — Он же бунтарь, преступник.

— Если мы его предадим казни, то сами сделаем его национальным героем и страдальцем, а нас будут считать варварами и деспотами, — настойчиво продолжала разъяснять Екатерина II свою политическую игру. — Пусть поживёт ещё, подумает, чего он добился, пойдя войной против нас.

Платон Зубов почти на цыпочках плавно подошёл к Екатерине II и, низко склонившись, нежно взял её руку и приложился к ней губами. В ответ Екатерина, как малого ребёнка, погладила его по голове и поцеловала в макушку.

— Мудра ты, матушка-государыня, ох мудра, — льстиво промолвил Зубов, подняв голову и посмотрев ей в глаза.

Российская императрица с усилием встала с кресла. В последнее время у неё располнели ноги, которые по ночам болели, и эта боль мешала ей заснуть. Поэтому она, утомившись от бессонницы и болей, засыпала только под утро. Обычно царица спала до обеда, затем принимала около часа своих чиновников, ужинала с Зубовым или с фрейлинами и опять готовилась ко сну. При этом перед тем, как лечь в постель, она выпивала какую-нибудь микстуру, приготовленную для неё придворным лекарем, которого в душе считала шарлатаном.

Вот и сейчас, устав от напряжения последних часов и государственных дел, Екатерина II решила отдохнуть. Словно что-то вспомнив, она потрепала Платона Зубова по щеке и сообщила про ещё один «подарок», который она для него приготовила:

— Я приказала подготовить указ о назначении тебя генерал-губернатором Новороссии.

Услышав эту очередную приятную новость, Зубов мило и скромно улыбнулся, а государыня подставила ему свою щёку для его нежного поцелуя.

А уже через год возмущённый граф Растопчин писал Семёну Воронцову: «Граф Зубов здесь всё. Нет другой воли, кроме его воли. Его власть обширнее, чем та, которой пользовался князь Потёмкин...»

один из ноябрьских дней во двор Петропавловской крепости въехала большая арестантская карета в сопровождении охраны. По тому, какое количество конвоиров её сопровождало, было видно, что внутри находятся не простые пленники. За ней следовала крытая повозка, из которой вылез премьер-майор Титов и с удовольствием размял затёкшие ноги. Через минуту к нему подошёл комендант Петропавловской крепости с четырьмя солдатами, которому Титов передал все бумаги в отношении доставленных им арестантов. Немцевича с Фишером вывели из арестантской кареты и сразу повели внутрь крепости, а Костюшко, который по-прежнему находился в жару и без дознания, комендант крепости приказал отнести на носилках к себе в дом. Премьер-майор Титов, удивлённый таким порядком обустройства главного арестанта, с немым вопросом посмотрел на коменданта. Комендант понял без слов его вопросительный взгляд и пробурчал сквозь зубы:

— Приказ матушки-государыни.

Больше у Титова вопросов не было, и он отправился на отдых вместе с конвоем.

Костюшко поместили в отдельной хорошо убранной чистой комнате. Через час возле его кровати сидел лейб-медик крепости Шилов и, внимательно осмотрев больного, заявил:

— Пожалуй, он уже не жилец. Столько времени в жару и без сознания. К тому же раны воспалены, гноятся.

Комендант с сочувствием посмотрел на Костюшко, потом на лейб-медика.

— Как ты думаешь, государыня будет довольна нами, если этот (комендант кивнул на больного) помрёт в моём доме? — задал он тревожащий его вопрос.

Лейб-медик пожал плечами. — Вот-вот, подумай, — добавил комендант, — и сделай всё, чтобы он выжил.

С этого момента Шилов постоянно находился при Костюшко и уходил поспать только тогда, когда его сменял помощник. Старания Шилова не пропали даром, и уже через три дня Костюшко открыл глаза и осмысленно осмотрел комнату. Шилов, заметив, что больной пришёл в сознание, обрадовался:

— Поздравляю вас с возвращением к жизни. Ну вы и живучий!.. Значит жить будете сто лет.