Михаил Соловьев - У Дона Великого

Олег испытующе впился взглядом в Мелика. Но тот ответил спокойно:

— Про то я не ведаю. Про то надо с великим князем Дмитрием Ивановичем речи вести… Ты уж отпусти нас, княже. Торопиться нам надо.

— А я вас и не держу. Езжайте с богом! — раздраженно проговорил князь, влезая на лошадь. — Тут вот два гонца ваших из сторóжи Василия Тупика. Я оберег их. Душегубов ныне много развелось… Забирайте сих юнцов.

Князь круто повернул коня, остервенело хлестнул его плетью, и рязанцы ускакали. Мелик облегченно вздохнул и обратился к гонцам Тупика:

— Как попали к князю Олегу?

— А он задержал нас. Хоть и ласков был, не обижал, а вот два дня не отпускал. Говорил, от душегубов оберегает нас.

— О чем расспрашивал?

— Да все о Мамае. И какие вести в Москву везем.

— Чего ж вы ему сказали?

Оба гонца разом улыбнулись.

— А мы знаем, чего баять, воевода Тупик нас научил. Сказали, Мамай, как и ранее, у Воронежа стоит, с такими вестями и в Москву едем. И все.

— А какие вести настоящие?

— А такие: Мамай уже тронулся понемногу, к Дону направляется. И гонцов за Волгу послал с приказом туменам, кои там кочуют, тож к Дону продвигаться.

— Вести важные, их надобно скоро в Москву доставить.

Мелик обвел взглядом своих конников и, вспомнив о Ереминой невесте, усмехнулся.

— Вести шибко важные, — повторил он, — и везти их поручаю тебе, Ерема. Возьми с собою одного гонца Тупика. Он тебе покажет потом путь до своей сторóжи, а уж через нее ты и нас сыщешь. Скачите проворней прямо до Коломны, князь Дмитрий Иванович теперь, поди, уже там. И как все доложите князю, так сразу обратно поспешайте. Другого гонца мы с собой возьмем, он нам дорогу до Тупика покажет. Ну, с богом! — закончил Мелик, садясь на коня.

И вот Ерема снова гонит своего скакуна наметом, но только уже в обратном направлении. Рядом несется, не отставая, его новый товарищ. Лишь вечером они свернули в небольшой лесок с протекавшим через него ручьем. Коней привязали к деревьям, чтобы они остыли, а затем накормили их зерном из переметных сум, напоили и пустили на траву. Сели и сами перекусить. Ерема достал ржаной хлеб, сушеное мясо, добрый кусок солонины, уже изрядно вялый зеленый лук и щепотку соли. Проголодались сильно и сначала ели молча. Запивали еду водой из медного котелка.

— Как звать-то тебя? — спросил Ерема, размачивая в воде сушеное мясо.

— Сенька. Семен, стало быть. Быков я, из коломенских. Мы с тятькой шорники, сбрую делаем — уздечки, седла, подпруги, да и хомуты тож. А ныне я вот в послужильцах хожу.

Ерема усмехнулся, подумал: «Свой брат».

— И сколь уж ты сидишь в сторóже Тупика, у края Дикого поля?

— Да почитай уж восьмую неделю рыскаем у ордынских стойбищ.

— Ого! — уважительно сказал Ерема и вдруг вспомнил: — А чего князь Олег о душегубах речь завел? Аль по лесам крайним их много?

— Немного, а есть… В трущобах, будто звери, от приставов княжеских прячутся.

— Откель же они набрались?

— Хе, откель! Из разных краев. Есть рязанские, московские, тверские, из-под Нижнего тож. Ить они все люди черные, тяглые. От княжеских поборов да плетей боярских хоть в ад кромешный и то сбежишь.

Ерема с любопытством посмотрел на Сеньку: словоохотлив парень и речи смелые… Спросил:

— А князь Олег правда вас от душегубов охранял?

Сенька мелкими мышиными зубами впился в солонину, оторвал кусок, глотнул и тут же громко рассмеялся.

— Да все он выдумал! Не охранял, а держал нас для расспросу… Душегубы! Вот ордынцы истинные душегубы. Третьего дня из засады накинулись на сторóжу воеводы Андрея Волосатого да без малого всех и посекли. А лесники — какие они душегубы! Баламуты они, смутьяны — сие точно. Гостей заморских да и наших купчин потрошат малость. И бояр, какие побогаче. Ну, не без того, бывает, и пришибут кого до смерти, из богачей-то. А у нас, ратников, чего им взять?

Сенька запил солонину водой, прибавил с ухмылкой:

— Один такой грабитель сказывал: «Какая нам выгода вас, ратных людей, трогать? Вы при оружии, опасно с вами тягаться, да и чем у вас можно поживиться? Нешто душу взять, так какая от нее польза?» Чудак, право чудак! — покачал головой Сенька.

Ерема изумился:

— А они чего ж, к вам приходят аль как?

— А как же! Приходят. Мы с ними водимся.

— Так отчего ж вы их не хватаете?

Сенька осторожно, чтобы не просыпать соль, присолил стрелку зеленого лука, свернул ее в колечко и, запихнув вместе с хлебом в рот, захрустел. Когда проглотил, ответил:

— Пристава пущай за ними охотятся. У нас другие заботы. Ведь мы тож от ордынцев в лесах таимся. Тати хлеб, мясо, корм лошадиный — все нам волокут. Мы им деньги даем, у нас все по-честному. А без их подмоги мы бы с голоду выли.

— И воевода Тупик с татями ладит?

— А куда ему деваться? И людей, и коней кормить надо.

Ерема все более дивился и тому, что сторожевики, княжьи люди, мирно уживаются с грабителями, и тому, как доброжелательно Сенька о них рассказал. Подумал о своей деревне. Там тоже поселяне стонут под тиунами боярскими да княжескими приставами. Да и разбойники там тоже по лесам бродят, но по-сенькиному выходит, они вроде и не разбойники вовсе. Чудно! Сей парень как будто открывал перед Еремой все новые и новые глубины жизни, о которых раньше он никогда и не задумывался. А Сенька между тем продолжал:

— Иные лесники все допытывают у нас, скоро ль на Орду пойдем. Мол, и мы с вами на басурман подымемся. А чего? — повернулся он к Ереме. — Ведь они тож русские люди. И у них есть славные храбрецы. Разбой — то от неправды, от бесчестия черным людям, а земля русская у нас у всех одна.

Ерема все больше проникался симпатией к Сеньке. Щупловатый, курносый, лицо веснушчатое, копна каштановых волос — ну как простой парень из Ереминой деревни, а поди ж ты, смышлен, да и умен зело.

— Может, ты и грамоту разумеешь? — спросил он.

— Разумею. Книги читаю, на бересте пишу, чего в голову западает.

— Ишь ты! — только и нашелся сказать Ерема. — А про чего ж ты пишешь?

— А так, про все, — живо отозвался Сенька. — Про птиц, как летают, про лесные чащи да про зверей, кои в них обитают, про солнышко, небеса высокие, реки быстрые. Ну ежели и весть кому подать надобно — тож пишу.

— Занятно, — проговорил Ерема.

Сенька явно пришелся ему по душе.

Коломна — почти одногодок Москвы — уютно приткнулась в углу обширного поймища между Окой и правым берегом Москвы-реки при самом ее впадении в Оку. Город этот являлся южной, пограничной с Рязанским княжеством крепостью московских князей и потому имел хотя и небольшой, но достаточно прочный частокольный кремль. Среди тесно прижавшихся друг к другу домов кремлевских жителей виднелось несколько деревянных церквей, и отдельно на пригорке стоял одноэтажный княжеский терем. С севера и запада к кремлевскому частоколу почти вплотную примыкали дворы и дома посада, а далее на берегах пойменных рек и речушек разбросались потонувшие в зелени пригородные поселения.