Михаил Соловьев - У Дона Великого

Когда все собрались, Дмитрий Иванович кратко сообщил известие, полученное от Тютчева. Затем отошел к окну, прислонился к нему, скрестив на груди руки. Луч солнца, падающего уже за Арбатский бор, скользнул по окну, послав зайчик, и погас. Все молчали, ошеломлен

ные, только молодой белозерский князь мотнул головой и неопределенно протянул:

— Да-а… Вот те раз!

Не утерпел и князь Владимир Андреевич:

— Стало быть, князь Олег лисьим хвостом вилял, а ныне зубы волчьи показал.

И снова установилось гнетущее, сумрачное молчание. Некоторые растерянно смотрели то на великого князя, то друг на друга. Неожиданная новость хлестнула, словно удар плетью. Дмитрий Иванович хорошо понимал их: сам пережил это.

Всем стало вдруг душно. Дмитрий Иванович распахнул окно; в горницу вместе с вечерней прохладой ворвались запахи знойного лета. Донесся и приглушенный гомон ратников, расположившихся у церкви Спаса Преображения. Вдруг кто-то из них высоким звонким голосом запел старинную русскую песню о соколе и воронах:

Песня стихла. Дмитрий Иванович повернулся, прикрывая рукой окно, и как бы про себя взволнованно повторил последнюю строку:

— «Перебью вас, черных воронов, до единого». Ну и добры песни у нас, сердце вынимают… Да вы, други, никак приуныли?

— Еще бы! — за всех ответил князь Дмитрий Друцкий. — Выходит супротив нас тройная сила. Раньше вроде такого не бывало. Как же быть, Дмитрий Иванович?

Все с надеждой повернулись к великому князю. Тот развел руками, с показным благодушием в голосе сказал:

— Как быть? А как советует мой тестюшка, князь Дмитрий Константинович, — идти на поклон к врагам.

— Ну уж дудки! — с возмущением воскликнул князь Андрей Ольгердович. — Брату Ягайло я не пойду кланяться. Да и Мамаю тоже!

— Вот и я так гадаю! — произнес Дмитрий Иванович.

Благодушного тона в его голосе как не бывало. Быстрыми, уверенно-твердыми шагами он подошел к земельному листку, распластанному на столе, и начал подробно объяснять свой замысел. Все слушали с большим вниманием, стараясь постигнуть справедливость задумок Дмитрия Ивановича. Белозерский князь хмыкнул и в раздумье поскреб за ухом.

— Все сие так, а все ж страшновато самим в мешок залезать.

— Мне тож поначалу страшновато было, — признался Дмитрий Иванович. — А как обдумал все, страху-то и поуменьшилось.

— Ничего! — ухватился, как всегда, за кончик уса князь Владимир Андреевич. — Мы из сего мешка не шило, а копье да меч высунем!

— А ты, Михалыч, как мыслишь? — обратился Дмитрий Иванович к Боброку.

Боярин молчал, пока говорили князья. Теперь он подошел не спеша к столу, сказал веско, с достоинством:

— Замысел твой, княже, прозорлив зело и смел на диво. Я старый воин, а допрежь не слыхивал, кто бы в сраженье с множеством врагов на такое решился. Правильный, верный путь, с божьей помощью он приведет нас к победе. Одобряю, княже, целиком одобряю!

Боброк взглянул на сгрудившихся вокруг стола участников совета и начал водить пальцем по земельному листку.

— Вот посудите. Ежели станем держать оборону у Оки, враги совокупятся, и тогда попробуй сразиться с ними. Можем и не справиться с таким вражеским скопищем, можем и не осилить супостатов. Стало быть, первая наша заповедь — врагов надобно разбить поодиночке. А с кого начать? С ближних супротивников, с Олега да Ягайло? Но тогда мы свои силы раскрошим и до главного врага нашего, Мамая, мощь первого удара не донесем. Сие нам негоже! Сие погибель! А гожа нам, как я мыслю, та мудрость, что скрыта, княже, в твоем мешке, в нем таится наш верх над безбожным Мамаем. Надобно опередить союзников Мамаевых и сколь можно поспешно на хана устремиться, да и ударить его с полного размаху. Стало быть, наступать надо, а не обороняться, в наступлении наша выгода, да и победа тож.

Боброк слегка стукнул кулаком по столу и посмотрел на окружающих, как бы желая убедиться, дошли ли до них его слова. Дмитрий Иванович удовлетворенно кивал головой. Многоопытный воевода сразу ухватил самый корень его замысла, изложив все сейчас коротко и точно. А Боброк добавил:

— Велика ли опасность мешка сего? Таить не буду — велика. Все может случиться. Да как говорят: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать!» Мамай ведь не ожидает сего. Он гадает, московские рати и носа из-за Оки не высунут, убоятся оставить позади себя рати Олега и Ягайло, а мы тут как тут, перед ним станем. Хан удивится, рот разинет. И то хорошо! Удивить врага — уже наполовину победить его. Так-то!

Кругом заулыбались, а Боброк повернулся к князю.

— Однако замысел твой, княже, требует, как я чаю, спешить в поход немедля и держать все до поры в полной тайне. Уши лазутчиков вражьих даже и в самой Москве обретаются.

Закончив, Боброк отошел в сторону, а Дмитрий Иванович коротко сказал:

— Други мои! Будьте крепки и мужественны супротив врагов наших. Зовите и всех ратников своих быть храбрыми и стойкими!

Дружные одобрительные возгласы были ответом на слова великого князя. Было решено выступать из Москвы в Коломну послезавтра, 20 августа.

На следующий день закипела работа: с княжеских складов выдавали оружие и доспехи тем ратникам, которые их не имели. На каждый десяток пеших ратников выделялась одна повозка, куда грузилось военное имущество, продовольствие для людей и зерно для лошадей и быков. Конники приводили в порядок сбрую, переметные сумы, в которые складывалось все снаряжение всадника. Многие оттачивали мечи, сабли, копья, топоры, стрелы. От множества войск как в самом Кремле, так и в прилегающих слободах стоял неумолчный гомон, крики, раздавались различные приказания воевод, сотских и десятских начальников, слышалось конское ржание и рев быков. Все пришло в движение, как в большом потревоженном муравейнике.

В середине этого хлопотливого дня боярин Бренк доложил Дмитрию Ивановичу, что рязанский князь Олег вновь прислал гонца.

— Да ну! Вот как! — удивился князь. — Стало быть, князь Олег следы заметает? А где ж гонец, в Москве?