Михаил Соловьев - У Дона Великого

Отец Алены выдвинулся вперед и еще раз поклонился, коснувшись земли тыльной стороной руки.

— Спасибо тебе, великий князь наш. Кабы не ты, пропасть бы нам и добру нашему… Спасибо!

— На то я и князь, чтоб не допускать разорение земли русской, — просто ответил Дмитрий Иванович и вдруг заметил, как Ерема и Гридя вместе с Аленой укладывают Ахмата на повозку.

Князь легко, едва опершись ногой на стремя, соскочил с лошади и подошел к повозке. Спросил строго:

— Кто посек?

— Ордынцы, — тихо ответила Алена.

— Ордынцы? — переспросил Дмитрий Иванович и наклонил ухо к груди Ахмата. — Михалыч! — позвал он Боброка. — Свои посекли, знать неспроста. Отходить бы надо басурманина…

— Княже, отдай мне полоняника, — произнес отец Алены. — Отхожу, коли надобен. Челом бью…

— Добро, старче, — согласился князь, и только тут его взгляд задержался на цветастом платке Алены, рядом с которой, сияя, как новый алтын, стоял Ерема. Князь все понял и усмехнулся: — Алена?

— Дочка, — с гордостью ответил старик и добавил: — Она у меня за хозяйку…

— Хороша у тебя девка, старик! — воскликнул Владимир Андреевич и молодцевато вспушил усы. — Такую и в княжеские хоромы взять лестно…

— А и в самом деле, — с улыбкой подхватил шутку Дмитрий Иванович. — Ить краса-девица… Хочешь на Москве в моем дворе жить?

Алена, вконец смущенная, спряталась за спину отца. Ерема похолодел, ревниво поглядывая на князей. Что они — шутят или вправду собрались забрать Алену на Москву в княжеские хоромы? Гридя слегка толкнул Ерему в плечо, тихо прошептал:

— Все, Еремка, прощайся теперь со своей невестой. Заберут на княжеский двор — поминай как звали…

— Ты, Гридька! — сжал кулаки Ерема и с таким видом повернулся к своему другу, что тот сразу осекся и поспешно отодвинулся в сторону, пробормотав:

— Тю, дьявол пучеглазый! За свою Алену готов даже отца родного пришибить.

Отец Алены с новым поклоном обратился к Дмитрию Ивановичу:

— Коли не побрезгуешь, княже, зайди в мою избу, отведай чего бог послал. И вы, князья и бояре, не откажите…

Князь снял шлем, передал его отроку и сказал с легкой улыбкой:

— Ну как, други, отведаем селянских щец?

— В жару горячие щи в пот вгоняют. Нам бы кваску холодненького, — проговорил Владимир Андреевич, почмокивая губами.

— И квасок есть, как же! — обрадовался отец Алены. — В погребе прохлаждается… Страсть как шипуч! На ржаной корке настоян.

Но не успел князь сделать и шагу, как перед ним, оттолкнув старика, встал Вельяминов и отвесил поклон чуть не до земли:

— Допрежь в мои хоромы, княже, пожалуй. Тут недалече, за леском. Не обесчесть боярина перед смердом.

Дмитрий Иванович смерил взглядом Вельяминова и повернулся к Акиму:

— Веди, старче…

Вельяминов побледнел от злости и обиды. Он быстро заступил князю путь.

— Не вели казнить, княже, вели слово молвить, — сдавленным голосом проговорил он.

Князь помрачнел, исподлобья взглянул на Вельяминова и обратился к Акиму:

— Вы идите, старче, а мы тут управимся и будем за вами.

Вместе с Акимом крестьяне двинулись к деревне вслед за повозкой, на которой Алена, Ерема и Гридя увозили раненого Ахмата.

Дмитрий Иванович постоял немного, а затем крутнулся к Вельяминову, резко и громко спросил:

— Ну?! Опять в тысяцкие на Москву проситься станешь?

— Не гневись, княже, — униженно произнес Вельяминов. — Слезно бью челом. Кинь обиду, смени гнев на милость, пожалуй в тысяцкие. После родителя моего, царство ему небесное, мне в тысяцких ходить положено… Я старший сын у батюшки, наследник его… Верой и правдой служить стану.

— Верой и правдой?! — вскипел Дмитрий Иванович. — Слыхал, князь Володимер, и вы, воеводы? Верой и правдой служить он мне станет!

Вельяминов стоял в унизительной позе, полусогнувшись. Вся гордость и спесь боярская поднялись в нем, но он понимал, что это была последняя попытка получить то, чего он добивался уже давно, и шел на все. Великий князь повернулся к нему всем корпусом.

— А и упорен же ты, Иван Вельяминов, сын Васильев. Дядя твой Тимофей да и брат молодший Микула ходят в боярах, служат мне честно, а ты? — князь повысил голос. — К тверскому князю бегал, ярлык ему на великое княжение вывез из Орды. Да то все простил я, гадал, образумишься, ан вижу, думки-то у тебя прежние…

Вельяминов выпрямился.

— Не бегал я, а отъезжал… Всяк боярин волен то делать. Бояре не холопы…

— Не холопы, да и не перелетчики! — со злостью сказал князь. — Мал я был, а помню, при батюшке моем тысяцкий Алексей Хвост смуту боярскую захотел учинить, примерялся с батюшкой наравне делами править, да на том и живот свой скончал. Отец твой тож не гладко жил… Не надобны мне более тысяцкие на Москве! Слыхал, боярин? Не надобны! Случится ежели нужда какая, сам на Москве наместника поставлю, по своей воле, не по боярской… И не докучай мне более про то. Сказано — отрезано! — резко оборвал князь и, повернувшись, зашагал к деревне. За ним потянулись остальные.

Около Вельяминова задержался боярин Бренк и, наклонившись к нему, дружески произнес:

— Кинь сию заботу, боярин. Охолонь, поклонись князю. Первым станешь в боярском ряду.

Вельяминов молчал. Пожав плечами, Бренк ушел. Вельяминов воткнул взгляд в землю и долго стоял молча, как одинокий, непокорный ветрам кряжистый дуб.

— Ан не кину! — с бешеным упорством проговорил он наконец. — Жизни решусь, а бесчестья не потерплю. Что мне от роду положено, то подай… — Он с ненавистью посмотрел в сторону деревни и до боли сжал кулаки. — Око за око, зуб за зуб, так-то, князь московский.

Дмитрий Иванович шел рядом со стариком со смешанным чувством злости и отвращения, которое он всегда испытывал при встречах со старшим Вельяминовым. Непомерная тупая спесь мешала этому родовитому боярину видеть дальше своего носа, и он общему делу вредил хоть и мелко, но всегда больно. А сколько их таких-то сидят по своим боярским усадьбам! Да и не одни бояре. А князья иные… Руками и зубами вцепились лишь в свои владения, а всей земли русской за ними не видят. Слепцы! То и дело приходится силой выколачивать из них сию стародавнюю блажь…

У крайней, уже догоравшей избы, низко опустив на грудь черную, как смоль, бороду, стоял Васюк Сухоборец. Он как прибежал с поля с цепом, так и застыл окаменело, опершись на него заскорузлыми, черными от копоти руками. Неподалеку от порога, зажав в посиневших руках комочки земли, лежала зарубленная Челибеем его жена. Белая ее сорочка была залита кровью, голова почти отделена от тела, и между тонких холодных губ тускло мерцал мертвый оскал зубов.

Увидев князя и его свиту, Васюк быстро мазнул ладонями по глазам, повернулся и отрешенно, молча поклонился. Дмитрий Иванович задержался у двора и, вздохнув, перекрестился. Его примеру последовали остальные. Отрядив двух отроков, чтобы помочь кузнецу похоронить убитую, князь медленно двинулся дальше.