Михаил Соловьев - У Дона Великого

У мостов через Дон была поставлена только что прибывшая сторóжа Родиона Ржевского, которой было строго приказано в случае появления с тыла сегодня или завтра войск Ягайло и Олега рязанского немедленно рубить канаты наплавных мостов, лишив их возможности быстрой переправы.

Заглянул великий князь и во многие кашеварни. Их было достаточно. В больших котлах варились мясные щи и пшенная каша с маслом. Князь распорядился наварить еды с запасом: ратники должны быть хорошо накормлены сегодня и сытно позавтракать утром следующего дня, им надо набраться сил. Не забыл князь и бочки с водой, которые стояли повсюду в гуще боевых порядков. Проверил также наличие на повозках чистых и длинных холщовых тряпиц для перевязки раненых.

— А мази всякие и другие целебные снадобья есть у лекарей? — спросил он у Бренка.

— Есть, заготовили много, — отозвался Бренк.

— Так! — одобрил князь и обратился уже к Боброку: — А в Засадном как, все сделано?

— Там князь Владимир Андреевич хлопочет, — ответил Боброк. — Бочки с водой, жбаны, черпаки и все другое засадники сразу взяли с собой. А для подвоза горячей пищи отсюда я оставил Ерему с ратниками. Ее тут сварят, а как стемнеет, повезут в дубраву на повозках. Огни-то я запретил там жечь: как бы ордынцы дыма не унюхали.

— Сие разумно, — согласился князь.

Вечерело. Солнце уже упало за лес, раскинувшийся за Непрядвой, когда князь и его спутники направились к Большому полку. На полдороге их встретил воевода Семен Мелик с двумя всадниками. Князь придержал коня. Отвесив поклон, Мелик сообщил:

— Ордынский манглай [33] М а н г л а й — авангард главных сил у ордынских войск. Иногда манглай имел впереди сторожевой отряд — караул. появился. Он на мою сторóжу наткнулся. Мы шуганули его стрелами. Ордынцы отошли к Красному холму и начали там возводить златоверхий шатер, как видно для хана. Стало быть, и главные их силы вот-вот подойдут.

— Ага, появились — не запылились! — проговорил князь и усмехнулся. — Опоздал ты, хитроумный Мамай, опоздал! Переправу-то мы уж завершили, и путь тебе к твоим союзникам перекрыли… Поглядим, чего делать станешь.

Князь на минуту задумался, потом обратился к Мелику:

— Ты, Семен, свою сторóжу расставь перед Передовым полком, вон там, на гребне лощины. Сидите тихо, глядите в оба. Чуть ордынцы в ночи затормошатся, сразу мне знак подай. А утром присоединяй своих воинов к Передовому полку.

Мелик ускакал, отлучился и Бренк по неотложным делам, которых было еще много, а князь с Боброком решили проехать в Передовой полк, посмотреть, все ли там ладно.

Тут тоже повсюду горели костры, и по рядам уже развозили в казанках горячую пищу. Князья Дмитрий и Владимир Друцкие и коломенский воевода Николай Вельяминов приветствовали великого князя и сообщили о боевой готовности полка. Они пригласили приехавших отведать ратных щец, и те не отказались. У одной из повозок, на которой чернела брюхатая бочка с водой, на жбан положили доску — получилось нечто вроде стола. Все пятеро уселись вокруг, кашевары положили перед ними деревянные ложки и поставили деревянные же миски с дымящимися щами. Младший Друцкий поторопился, хватил щей, не остудив, и обжегся.

— Ох, дьявол, горяченько! — едва проговорил он онемевшими губами.

— А ты, княже, дуй! — посоветовал насмешливо Боброк. — Спешка при ловле блох хороша, а тут щи горячие. Они уважения к себе требуют.

Все дружно засмеялись, а Друцкий так старательно теперь дул в ложку, что почти половина ее содержимого разлеталась радужными брызгами.

Насытившись, великий князь и воевода Боброк поблагодарили хозяев, попрощались и поехали дальше. Стемнело, когда они миновали цепочку сторóжи Мелика, куда тоже умудрились уже доставить ратникам горячую пищу, и выехали на гребень небольшого холма, лежавшего между двумя враждебными лагерями.

Под высоким звездным южным небом отходил ко сну необъятный мир. Утихли кулики, спрятались в траве неугомонные, порыжевшие к осени кузнечики, исчезли столбики свистунов-сусликов, глубоко в норы ушли полевые мыши и зубастые хорьки. В уютных логовищах пригрелись степные звери, а у озер-стекляшек замолкли стаи перелетных птиц. Было еще тепло, но осень уже брала свое: из лощин и оврагов легким серым пухом наползал туман.

Сдерживая похрапывающих коней, безмолвные, как затихшая вокруг степь, маячили на фоне светлого неба великий князь и Боброк. Как два недремлющих стража, они чутко вслушивались в душную, неспокойную тишину, словно она уже сегодня таила в себе зловещие звуки завтрашнего боя.

Великий князь вглядывался во тьму, еще и еще раз мысленно представляя возможный исход будущего сражения. Отвечая ходу своих мыслей, он негромко сказал:

— Брат мой Владимир храбр и усерден зело, да горяч. Может не вовремя поднять Засадный полк. Поспешить может… На тебя вся надежа, Дмитрий Михайлович. Коль не сумеешь уловить нужный час, все сгинем…

Боброк толкнул коня вперед и неожиданно, против обычая положил руку на плечо князя. Дмитрий Иванович заметил: рука старого воеводы вздрагивала.

— Княже Дмитрий, уважь старика, — произнес тихо Боброк с проникновенной, не присущей ему нежностью. — Пошли меня в Передовой полк, а сам пойди в Засадный аль ступай к Большому полку… — Воевода остановился и закончил дрогнувшим голосом: — Коль сразят тебя, и нам победы не видать. Ты и корень, и стержень всем делам нашим… Уважь старого…

Князь крепко сжал руку воеводы.

— Спасибо, Михалыч, — ласково, но твердо сказал он. — Но ты ведь знаешь: слова и дела мои завсегда едины были… Ты, Михалыч, почитай уж тридцать лет воеводишь, многоопытен в ратных делах. Молви напрямик: коль стану на задах прятаться, могу я клич подать воинам: «Вперед, други, умрем, а не посрамим земли русской!»?

Боброк опустил голову и шумно вздохнул.

— Твоя правда, княже…

— Ну то-то же!

Оба снова умолкли, погруженные в свои размышления. Затем великий князь, как бы возвращаясь к началу разговора, произнес:

— А коль меня не станет, приказ мой тебе, воевода: руби поганых всех до единого сколь сил хватит, руби беспощадно, дабы навечно заказать им путь к нашей земле!

Оба опять помолчали, прислушались. Глухой неспокойный гул доносился из ордынского стана: там, видно, подошли главные силы Мамая. Боброк наклонил ухо в русскую сторону. Оттуда не было слышно ни одного звука, лишь далекими свечками мерцали в легком тумане лагерные костры. Это была добрая примета. Боброк слез с коня, приник к земле и затих, потом медленно поднялся и незаметно смахнул слезу:

— Победу чую, княже. Одначе тяжко стонет земля. Много костей русских поляжет на сем поле Куликовом…