Борис Павленок - Преданный и проданный

— Отставить тревогу! Добрый вечер, ваше высочество. Пожалуйте в дом.

— Почему столько войска?

— Приказано усилить охрану, чтобы к великой княгине никто не проник и чтоб никаких сношений, особливо с иностранцами.

— Но я же не иностранец!

— Просим о прибытии заране предуведомлять, а то ночь темна, беда рядом ходит. Извините великодушно!

— За мной, господа.

Но деликатные «господа» предпочли остаться в стороне от семейной сцены, а в том, что сцена состоится, никто не сомневался.

Когда Пётр ворвался в спальню, Екатерина спокойно лежала в кровати. Он резко рванул полог в сторону. Задрожало пламя свечей трёхрожкового шандала у изголовья. Екатерина открыла глаза, поднялась на локте:

— Чему обязана, ваше высочество? Вы нарушили уговор: спальня каждого — дело каждого.

Хмельной Пётр улыбнулся и, приблизив лицо к Екатерине — глаза в глаза, — сказал:

— Узнал, что жёнушка больна и беспомощна, явился защитить.

— Напрасно тревожитесь. Охраняют меня, будто крепость в осаде, воробей не пролетит. — Она смотрела холодно, с презрением.

— А вы опять больны? В который раз?

— Сосчитайте.

— Сколько лет с вами не сплю, а вы всё рожаете да выкидываете. Со счёта сбился. Отчего бы это?

— А Лизка Воронцова разве от вас беременеет?

— Да, да, да! — закричал Пётр. — Это я с вами не могу быть мужчиной...

Екатерина расхохоталась:

— Боже мой, весь двор знает про ваши рога, лишь вы, простачок...

Пётр горделиво вздёрнул подбородок.

— Я хоть сейчас готов доказать вам... — Он расстегнул ремень.

Екатерина, сверкнув глазами, резко поднялась, схватила шпагу, стоявшую у изголовья:

— Я смогу постоять за свою честь! Вы забыли наш договор: интимная жизнь каждого независима.

Пётр приблизился к ней. Лицо его было в полутьме спальни белым и страшным.

— Знаешь, Катья, когда я взойду на престол, то собственной рукой обрежу эти косы. — Он запустил руку в волосы жены, она резко отвела её. — И это будет постриг в монашки. А может, чтобы ловчее было палачу... Нет, я тебя отдам на потеху роте голштинцев, вот натешишься...

Пётр с хохотом выскочил вон. Загрохотало множество ног, послышался топот копыт.

Из-за портьеры вышел Григорий Орлов, бледный от ярости, швырнул на ковёр шпагу.

— Ещё момент, и я б его проткнул!

— Русский Бог тебя благословил бы за это, Гришенька.

Орлов посмотрел на Екатерину неотрывным взглядом, она глаза не отвела. Тогда Гришка усмехнулся:

— Из благословения солдатам сапог не сошьёшь, матка.

— Сапоги — это моя забота, — легко ответила она. — Подай-ка ларец. — Она вытащила бриллиант в массивной золотой оправе. — Роту обуть хватит?

— Полк. — Повертев безделушку в руках, он сунул её в карман. — А более, думаю, и не потребуется.

Тнмоха и Григорий прошли к дальнему углу ресторанного зала, сели. Тут же подлетел половой:

— С прибытием, Тимофей Лексеич. Чего изволите?

— Волоки, чего положено.

— Сей момент! — Половой исчез.

— Ишь как тебя тут величают, — с завистью сказал Потёмкин.

— Не в первый раз... Тут на манер английского клуба, ходят одни и те же, свои да чужие, — хохотнул Тимоша.

— Что за партия такая?

— А рассуди сам: по левую руку сбивается сплошь гвардия, по правую — армейцы, но не все — только немчура... Императрица, известно, баба, к тому же шалая, ей до армии дела нет. Кабинет военный — одни древности, поставь рядком, будет забор, мохом поросший. А великий князь дурак дураком, а, слышь, своими, немцами, армию наполняет. Офицеры от полковников до капралов сплошь немцы. Команды всё переиначивают на прусский манер, скоро и собак переучат брехать... И вот эти Фрицы да Карлы сбираются здесь, хозяйка-то немка, Дрезденша.

— А гвардии какой резон идти сюда?

— А чтоб не забывали колбасники, по чьей земле ходят. И все как один за великую княгиню, катериновцы. Она за Россию, а Петруша — Фридриха выученик. Случись что с Елизаветой — Катерина вылетит из России, в чём приехала, а то и похуже — сошлёт её Петруша медведей пасти... Он ведь только числится, что муж, а блудит с другими, и ещё сказывают. — Тимоша понизил голос, — как мужик он немощен и сынок Павлик не от него...

— Ты про это помалкивай, если голова дорога.

В залу с шумом ввалилась компания гвардейцев, все как на подбор — рослые, молодые, весёлые. Глянув на них, Тимоха весело взблеснул глазами.

— Ой, Гриц, сейчас начнётся...

— Этих будут бить? — он кивнул на компанию голштинцев, засевших в противоположном углу.

— Этих нет, а вон, вишь, на нашей половине салфетом утирается.

— Свои своих?

— И в родне бывают раздоры. Это Шванвич, буян известный, Орлятам поперёк горла. У них уговор: ежели Шванвич один с кем из них встретится, отступает Орлёнок, а ежели двое Орлят — Шванвич пардону просит. А тут все пятеро явились.

По залу словно ветер пролетел. Голштинцы зашевелились и, побросав деньги на стол, убрались: быть свидетелями, а то и, не дай бог, участниками драки не хотели. Шванвич, сохраняя достоинство, допил бокал, аккуратно утёрся салфеткой и, положив деньги, направился к выходу. И сразу стало видно, что это не просто рослый мужчина, а истинный богатырь. Он шагал, вроде бы и не видя Орловых, но младший, Федька, подставил ногу. Шванвич исподлобья глянул на братьев.

— Господа, я не нарушил уговору, уступаю место.

— А поздоровкаться не желаете? — задирал Федька.

— Ну, здравствуйте. — Шванвич отвесил поясной поклон. — И до свиданьица. — Шагнул вперёд, но Федька поддел его ногой, Шванвич запнулся и присел, глядя на сапог. Укоризненно покачал головой. — Ты ж, сучонок, мне чуть подошву не оторвал.

Вроде бы ища опоры, ухватился за край стола и в тот же миг опрокинул его, стремительно развернувшись, поддел кулаком Федькин подбородок, и младший Орлов полетел кувырком, опрокидывая стулья и столы. А Шванвич наподдал второму — Григорию, тот тоже лёг в проходе. В бой ринулся гигант Алексей, поднялся молчун Иван, пригнувшись и натягивая бойцовскую перчатку, двинулся в обход, сзади, Владимир. Его-то и перехватил Потёмкин.

— Пятеро на одного?

Владимир даже не стал рассматривать, кто перед ним, и въехал Грицу в скулу. Потёмкин ответил более точно и опрокинул Владимира. На нового противника переключился поднявшийся Федька. Тимоха понял: чему быть, того не миновать, они стали с товарищами спиной к спине.

— Не по чести, господа, не по чести!

Драка велась по правилам кулачного боя: ноги в ход не пускались, лежачего не били, ожидали, пока встанет, никакими подручными средствами, как-то: ножки столов и стульев, канделябры, бутылки, не пользовались. Братьям удалось схватить Шванвича за руки и за ноги и вышвырнуть вон. Потёмкин и Розум, выставив кулаки и изготовясь, ждали. Но Орловы, сделав главное, подняли опрокинутый стол и иную мебель, сели.