Анатолий Домбровский - Тритогенея Демокрита

Клита подошла к нему и похлопала ладонью по спине.

— Ты что, Клита? Думаешь, я подавился?

— Ты так хохочешь, что люди могут подумать: не сумасшедший ли поселился в этом доме? Я слышала, что многие мудрецы прослыли среди своих сограждан сумасшедшими.

— Увы, — перестал смеяться Демокрит. — Увы, это правда. Мудрецы идут под защиту богов, становясь их жрецами. Но если они отвергают богов, их объявляют сумасшедшими. Это печальная участь многих. Но не безумие тому причиной, а неподкупная любовь к истине и мужество.

— Займусь-ка я стряпней, — сказала Клита. — Как там сказал твой Пифагор? Женщина не должна болтать?

— Прости, Клита.

— Чего уж там, ладно… И ты займись чем-нибудь.

— Еще раз осмотрю наши владения. А земля здесь бедная — камень… Пойду, — сказал Демокрит.

Он завернул за угол дома. Глухая стена, обращенная к востоку, была сложена из колотых камней — потемневшего от времени известняка. Раствор, которым связывались камни, во многих местах выкрошился, образовались глубокие щели Из этих щелей тянулись к солнцу стебли сорных трав. Промытые недавним дождем и согретые утренним солнцем, они источали свежий травяной дух. На теплых камнях грелись мухи. Несколько паучков занимались починкой поврежденных ливнем паутин. У самой стены буйно росла крапива.

Широкий плоский камень неправильной формы лежал возле куста дрока на двух других камнях, образуя подобие скамьи. Демокрит подошел к этой каменной скамье и сел на нее. Отсюда была видна дорога, тянувшаяся по косогору, и ограда, которой была обнесена усадьба. Слева — стена дома, справа — ограда. От стены до ограды шагов пятнадцать. За спиной заросли дрока, впереди, шагах в тридцати, — тоже ограда с калиткой. Под ногами плотный ковер незатоптанной травы. Щебет птиц на крыше дома и в зарослях дрока. Утренняя свежесть, чистота. Все это вселяло в душу дивный покой. Демокрит лишь теперь по-настоящему почувствовал, что путешествие окончено. И впервые, кажется, ощутил себя неподвижно сидящим в этом единственном, самом укромном и наилучшем уголке земли. Только здесь и теперь он понял, что полон всем: здоровьем, мудростью, желанным одиночеством, досугом, гармонией всех желаний, что никуда больше не надо идти, что здесь его место.

Он так глубоко Погрузился в это блаженство, что не сразу увидел и услышал Алкибию, которая, смеясь, стояла в двух шагах от него и держала в вытянутой руке чашку с тыквенными семечками.

Он вздрогнул, словно пробудился от глубокого сна.

— Ты? — удивился он. — Как ты неслышно подкралась, Алкибия!

Алкибия засмеялась еще звонче, протянула ему чашку с семечками.

— Это купил для тебя Диагор, — сказала она. — Я встретила его на рынке. Он сказал, что ты любишь тыквенные семечки, велел тебе передать их. Бери.

— Диагор? Что он делал в такую рань на рынке?

— Он покупал в лавке папирус. Говорит, что напишет обо мне стихи.

— О тебе? Что еще он сказал?

— Что вечером навестит тебя.

— Хорошо. Что еще?

— Диагор сказал, что ты, наверное, колдун, если уговорил Дамаста отдать меня тебе. Диагор хотел купить меня у Дамаста за большие деньги, но Дамаст не продал меня; тебе же отдал просто так.

— Я брат Дамаста, — Демокрит протянул руку к чашке с семечками, но Алкибия не торопилась выпускать ее из рук, потянула к себе.

— Дай же! — потребовал Демокрит.

— Возьми! — засмеялась в ответ Алкибия. — Хватит сил? Диагор хотел вырвать у меня из рук кувшин с медом, но так и не смог…

— А я смогу. Я сильнее Диагора во много раз!

— Попробуй!

Демокрит вскочил, обхватил одной рукой Алкибию за плечи, другой пытался отнять у нее чашку. Алкибия хохотала, визжала, вырывалась из объятий Демокрита, но чашку не выпускала из руки. У нее даже пальцы побелели, так крепко она держала чашку. Они чуть не упали оба. Алкибия на миг вырвалась, но Демокрит снова поймал ее. На шум из-за угла выбежала Клита.

— Эй! — крикнула она, — Перестаньте! Человека постыдитесь.

— Где человек? — спросил Демокрит, отпустив Алкибию.

— Я человек, — усмехнулась Клита. — Разве нет?.. Идите завтракать. Я приготовила зайчатинки в вине. Поблагодарим же Дамаста за щедрость…

— Отдай, наконец, чашку, — сказал Алкибии Демокрит. — Или хотя бы отсыпь мне немного семечек. Я действительно их люблю. Верно, Клита? Диагор прислал мне тыквенных семечек…

— Мог бы прислать что-нибудь получше, — проворчала Клита. — На рынке бывают вещи и повкуснее.

— А ты попробуй, нянька, — сказал Демокрит, раскусив несколько семечек. — Ты попробуй! Это необыкновенные семечки!

— Что же в них необыкновенного?

— Они сладкие! Как мед! Надо непременно спросить у Диагора, запомнил ли он торговца семечками. Надо найти этого торговца и узнать, на какой земле он взрастил тыквы! Это просто чудесные семечки! Я, пожалуй, сейчас же отправлюсь к Диагору, — засуетился Демокрит. — И пока торговец не ушел, мы разыщем его на рыночной площади. Где живет Диагор, Алкибия?

— Я несла эти семечки в кувшине, в котором недавно был мед, — ответила Алкибия. — В этом причина того, что они сладкие.

— Да? — разочарованно произнес Демокрит. — Жаль. Я думал, есть земля, на которой произрастают необычайно сладкие тыквы. На такой земле можно было бы вырастить самый сладкий виноград, самый сладкий миндаль… Но оказалось, что ты поленилась вымыть кувшин из-под меда. Впредь не поступай так, — и он весело погрозил Алкибии пальцем.

При свете дня Алкибия показалась ему еще красивее. И хотя она была одета не так нарядно, как на пиру у Дамаста, ею невозможно было не любоваться. И столько было озорства в ее глазах, столько веселья в улыбке, столько чистоты в голосе, и столько девичьего очарования в каждом жесте, что Демокрит невольно засмотрелся на нее, но тут же спохватился и даже подергал себя за бороду, словно хотел убедиться в том, что он не спит, что Алкибия не привиделась ему во сне.

— Скажи ей о моем решении, — сказал он Клите, направляясь в дом.

— О каком решении? — спросила Алкибия.

— Демокрит хочет сделать тебя свободной, — ответила Клита.

— А куда же я денусь? — испугалась Алкибия. — Ведь у меня ничего нет: ни дома, ни богатства…

— Глупенькая ты! — махнула рукой Клита. — И то правда: зачем тебе свобода? Тебя бы привязать на ремень во дворе, ты была бы довольна…

— Ты станешь свободной женщиной и родишь свободных детей, — сказал Демокрит. — Неужели не понимаешь?

Алкибия упала на колени и стала бить по земле ладонями. Она просила подземных богов передать ее матери о том, что только что услышала из уст Демокрита.

— Мама! Мама! — звала она. — Я буду свободной женщиной и рожу свободных детей! И они отомстят Ксеноклету, который замучил тебя в своей красильне… — По щекам ее текли слезы. Потом она уткнулась лицом в землю и утихла.