Октав Фере - Четыре фрейлины двора Людовика XIV

– Это клевета, я не буду обманута ни твоими выдумками, ни твоими интригами.

– Как вам угодно. Только я вам скажу, что если через вас, у меня упадет хоть один волос с головы, я не дорого возьму за вашу. Я говорил вам о двух свидетелях, убив меня, вы не избавитесь от другого.

– Другой – это тоже какой-нибудь бандит, нищий, бездельник!

– Нет, право; это самый лучший человек на свете, и такой мужественный, всеми уважаемый, что если он скажет слово, все, даже король, ему поверят.

– Хорошо, пустая история.

– Верьте или нет, как хотите, но не полагайтесь очень. Во вторых, вы говорили, что не существует существенных и ясных доказательств.

– Что касается этого, то если ты мне докажешь противное, я тебе подарю этот сверток, который ты мне возвратил.

Он протянул руку и сказал:

– Давайте, я выиграл.

– Доказательства?…

– Выходя из дома фабриканта ядов, ночная путешественница, во время быстрой ходьбы, не заметила, что она что-то потеряла.

– Мой платок!..

Это восклицание вырвалось против желания с губ этой дамы. Она запнулась, стараясь вернуть назад сказанное, но Пьер Кольфа жестоко продолжал.

– Именно ваш платок.

– Ну, хорошо! что за беда!

– А вот что, он был поднят с должным уважением, спрятан в хорошее место, и если бы со мной случилось несчастье, это убедительное доказательство будет передано королю. Его величество не шутит в иных делах. Но нужно было бы узнать, зачем эта знатная и могущественная дама ходила так секретно к Жаку Дешо.

– Ты можешь похвастаться, что ты, грязный негодяй?!

– Я? Боже!.. Сударыня меня не знает; я просто бедный человек, который чувствует веревку вокруг шеи, и старающийся освободить голову. Сударыня! не находите ли вы, что я имею право на эту сумму?

– Бери! – сказала она, бросив золото в его шляпу. – Я дала бы тебе вдвое, если бы ты только сказал мне, почему ты мне отказываешь услужить, явно не из боязни!.. Но, вот последний день, к кому мне обратиться?

– Ба! вы найдете здесь кого-нибудь; ваш гайдук, находящийся тут, за дверью, не имеет недостатка в плохих знакомствах. Что до меня касается, в другой раз, я весь к вашим услугам; но сегодня… ваш покорный слуга.

Он выпрямился, закутался заёмным плащом и вышел с важностью кастильского дворянина.

Покорность Кольфа подвергается тяжёлому испытанию, – Пощада новой фаворитке. – Она спасена своими собственными жертвами.

Предыдущие сцены не требуют много объяснений.

Маркиза Атенаиса, которую полагали обретающейся на границах Кланьи, не хотела держать около себя ни одной фрейлины, чтоб пользоваться полной свободой, и первым делом её было тайно покинуть свое убежище. Между тем как королевский поезд тихо продвигался в этом торжественном путешествии, из которого её исключили, она взяла экипаж-берлин, и не останавливаясь, перегнала двор в Дюнкерке, где она поместилась проворно, как больная путешественница, желающая спокойствия, в гостинице, в которой мы её и встречаем. Ее решение было впредь непоколебимо, препятствие, встреченное ею в отказе бывшего каторжника, только её подстрекнуло и раздражило. Смерть Марии Фонтанж была приостановлена; это было только вопросом времени и случая.

Но какое внезапное влияние произвело в уме Пьера Кольфа такую эволюцию?

Если и была на свете женщина, которую он ненавидел, так это новая королевская фаворитка.

Он не без основательных причин приписывал ей ужасную участь, постигшую его, и вследствие этого непрочное существование, которое он вынужден был вести.

Если он немного значил сам по себе, обстоятельства, благоприятствующие его дурным наклонностям, сделали из него опасного разбойника, всегда готового на самые дурные дела.

Он, конечно, был в Дюнкерке не для удовольствия, чтоб увидеть двор и придворных, а всё-таки он отказывался от самого выгодного дела, которое когда-либо могло ему представиться.

Вот что произошло.

В ту минуту, когда он хотел принять предложение, соответствующие его неприязни, некое сомнение, даже скорее воспоминание пришло ему на ум.

Если он ненавидел герцогиню, то был человек, которого он любил и уважал в равной степени; это был тот, который спас его от каторги и стал покровителем его ребенка.

Закоренелые злодеи имеют иногда такие контрасты и слабости.

Он велел передать Алену, через своего юнгу, о необходимости с ним поговорить, и молодой моряк, любопытствуя узнать, что значило это странное назначение свидания, отправился на встречу с ним. Цыган ждал его с нетерпением, всегда находя средства употребить свободное время с пользой.

На другом конце площади, он поставил часовым изобретательного Жано, безрукого и изувеченного во многих местах; сам же, сидя на корточках, представляясь настоящим калекой, просил милостыню у запоздалых верующих, выходящих из церкви, которую сейчас должны были запереть.

Ален его приметил.

– Это ты желаешь со мной говорить?

– Да, офицер, и я очень вам благодарен, что вы пришли. Но отойдемте немного в сторону, я вас задержу только на несколько минут.

– Это важное дело?…

– Иначе разве я осмелился бы вас беспокоить?… Вот, пойдемте-ка на эту сторону, там у меня часовой, который не позволит застать нас врасплох. Нас не должны видеть вместе, и я вижу по моим следам некоего типа, которого нам должно опасаться.

– Не имеют ли опять дурной замысел против меня?

– В настоящее время это другое дело и о другой особе идет речь.

– Я слушаю.

– Я не из друзей герцогини Фонтанж, а вы?

Как ни был приготовлен наш герой к самым странным вопросам этой личности, но этот последний произвел в нём содрогание; он оглядел своего собеседника сверху донизу.

– О! конечно, – продолжал бродяга, от которого не ускользнуло это движение, – я произвожу на вас человека нескромного, даже дерзкого.

– Не то; я знаю, что с твоей стороны все это серьёзно. Но я не ожидал этого вопроса. Зачем ты мне его задаёшь?

– Я буду откровенен и ясен, насколько это возможно; с вами я не имею задней мысли. Эта женщина была несчастием нас обоих; мне она разбила жизнь; вам она разбила сердце.

– Замолчи!.. замолчи!..

– В таком случае, остаётся или забыть или отомстить. Забыть! это легко сказать, и я желал бы видеть тех, которые так говорят!.. Что же касается до мести… Не восклицайте: я знаю, что вам предлагали средства и вы отказались.

– Что ты хочешь? Чего домогаешься?

– Я желал бы знать наверно ваши чувства в отношении неё.

– Я непременно требую, чтоб ты мне сказал зачем.

– Затем, что интересуясь вами, а не ей, я желал бы знать, как вы восприняли бы случившееся с ней несчастье.

Ален оставался внешне спокоен, но поглядел на своего собеседника испытующим до глубины его мыслей взглядом.