Октав Фере - Четыре фрейлины двора Людовика XIV

Дама, в большом чепце, сидела углубившись в большом кресле, у маленького стола, на котором были разложены те же бумаги, а заманчивая бланковая надпись была на виду.

Эхо была первая вещь, которую заметил авантюрист; зрачок его заблестел, но взор его потух и он немедленно отвернулся, чтоб более не глядеть на этот предмет.

– А! – сказала дама, – хорошо, ты аккуратен, и, надеюсь, что ночь была тебе полезна.

– Да, сударыня.

– Значит, ты пришел заключить; мне остается только передать тебе это?

Он услыхал шорох бумаги; дрожь пробежала по всем жилам; но он выдержал и не взглянул на эту бумагу, заключавшую его помилование, его воскрешение, его восстановление.

– Ну, бери же.

Он оттолкнул, не взглянув на нее, руку протягивающую ему бумагу.

– Нет, благодарю, – ответил он.

– Благодарю?.. это отказ?..

– Это благодарность.

– Это невозможно!.. Ты не хочешь твоего помилования!..

Он глубоко вздохнул, подождал немного, чтоб его ответ не вы дал волнения и сказал:

– Боже мой, нет.

– Ты с ума сошел?

– Быть может.

– Но понимаешь ли ты, что стоит эта бумага с приложением двух свертков золота?

– Золота! – сказал он; – У меня его слишком много.

И спокойно, в свою очередь протянув руку, он положил на стол сверток золота, полученный им на этом самом месте накануне.

Это незнакомка вскрикнула от удивления.

– Значит, ты прекращаешь то, что было между нами затеяно.

– Боже мой, да.

– Это, посмотрим; ты должен, по крайней мере, мне объяснить.

– Очень просто; я отказываюсь.

– А почему ты отказываешься?… Думаешь ты имеешь на это право?

– О! что касается до этого…

– Ты ошибаешься, Пьер Кольфа, это не так легко, как ты воображаешь!

– Извините, я думаю, что это вы ошибаетесь.

Она вполовину обернулась с движением, выражавшим её раздражительный и повелительный характер и, возвышая голос, продолжала:

– Как! ты думаешь, что такой негодяй, как ты, жизнь которого висит на одном волоске, и который, будучи в бегстве и в нищете, может безнаказанно, не заключив договора, слышать то, что ты слышал тут, торговаться за услугу с такой женщиной, как я, и отказываться от самого обыкновенного дела, сказав мне рыцарски: «Дело это мне больше не подходит, я владею вашими намерениями, вашим секретом, обратитесь к другим». Гм!.. ты воображаешь, это так легко!

– Ей же ей, да!

Этот ответ только усилил гнев его собеседницы.

– Несчастный земляной червь! – воскликнула она, – Ты не знаешь, с кем ты говоришь, с кем ты имеешь дело! Знай же, ты выйдешь отсюда только для того, чтоб подвергнуться участи, которую ты избегал в Париже дьявольскими хитростями.

– Успокойтесь, сударыня, пожалуйста.

– А! это уже верх наглости; это ты меня просишь успокоиться? Ты, которого я прикажу повесить до истечения сорока восьми часов!

– О! о! если б вы вешали всех тех, которые этого заслуживают, я бы не был тут, это возможно, но!..

– Но!..

– А! право, вы бы тоже не были бы тут!..

– Несчастный, ты произнес твой приговор!

Она сделала движение, чтоб позвонить, но он её без всякого насилия остановил словами.

– Не зовите никого, – сказал он, – вы пожалеете.

– Говори же! что тебе надо? Чего ты желаешь, чего ты требуешь?… А! я догадываюсь… ты меня выдал… Эта женщина тебя подкупила, ты ей продал мою тайну!

– Божусь вам! гнев вас ослепляет. Потому что если я когда-нибудь и желал кому зла, так это ей.

– Ты смеешься, решительно.

– Нет… но будучи в состоянии располагать собой по другим причинам, я сожалею, что не могу вам услужить.

– Довольно; этот разговор слишком долго продолжался!.. Уходи… Но ты раскаешься!

– Уделите мне ещё две минуты?

– К чему?

– Чтоб мы были совсем квиты. Вы мне дали денег, я вам их отдал; вы мне рассказали историю, позвольте и мне вам рассказать.

Понимая, что она находится в присутствии не простого авантюриста, она не смела настаивать и, приняв презрительную позу, заявила:

– Две минуты, больше ни одной.

– Вы очень добры. Я начинаю. Этому пять или шесть месяцев, я не знаю наверно числа, это было в первых числах февраля. Ночь была холодная. О! я дрожу при одном воспоминании. Было очень темно, в особенности в местности около церкви Сен-Жак-де-ла-Бушера. Около двенадцати часов, можно было подумать, что местность совершенно пуста; ну! этого не было. Этот Париж, фантастический и коварный город!

– Какое мне дело до всего этого?

– Подождите, подождите.

Вдруг, черная дверь, возвышающаяся над тремя кривыми ступенями, полуоткрылась осторожно; укутанная женщина с раскрытой головой, показалась в этой двери, обмениваясь таинственными словами с хозяином дома. Дом этот, кстати, пользуется дурной славой, сударыня. О! но не за распутство как другие дома; куда как хуже этого! а за таланты его владетеля, и услуги, им оказываемые.

– Дальше… дальше…

– Я боюсь быть докучливым; две минуты прошли…

– Довольно глупых шуток! Ты слишком много сказал, чтоб теперь замолчать. Доканчивай, я этого хочу.

– Повинуюсь. Таинственная дама, оглядев инспекторским взором перекресток, и думая, что она одна и никем не замечена, спрятала под мантилью вещь, переданную ей стариком, заплатив ему сто раз тяжестью золота; она прошла площадь, взошла в услужливый соседний дом, вышла другим выходом, взошла в карету и велела себя везти, куда ей было нужно. Вот моя история; не правда ли, она интересна?

– Она бессмысленна; я не вижу, что ты можешь извлечь из неё против меня, предполагая, что я имею какое-нибудь сходство с твоей мнимой ночной путешественницей.

– Я, может быть, дурно выразился, или пропустил эту подробность, что, спрятавшись за угол, два свидетеля следили и глазом и ухом за этой маленькой сценкой.

– А ты не слишком ли преувеличиваешь преступление незнакомки?

– Я не назвал дом из которого она вышла? Этот дом принадлежал Жаку Дешо, известному фабриканту ядов, прямому преемнику вдовы Вуазен, которому, видно, суждено умереть на одном с ней костре.

– Ну, и что же! какое отношение ко мне имеет эта фантасмагория? Может ли она меня заинтересовать? Какое у тебя свидетельство?… Твоё?! Какое доказательство?… Их не существует.

– О! о! поискав… Я ручаюсь, что если бы это приключение дошло до наших властей в адмиралтейской палате, они бы сомневались меньше вас.

– Король уже выбранил их за их преувеличенное усердие.

– Может быть! но если бы одна и та же особа попалась им в руки дважды…

– Ты говоришь?

– Что это видели и могут опять увидать.

– Несчастный! ты не хочешь выйти живым отсюда?…

– О! я принял свои меры предосторожности.

– Дерзкий!

– Боже! мне кажется, что вы также приняли меры предосторожности. Мы двое в игре, что делается в лучшем обществе!