Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

Никто из присутствующих даже не улыбнулся шутке Махно, настолько безнадёжную он нарисовал картину. Нестор сел.

Тут в первом ряду поднялся повстанец и спросил:

— Нестор Иванович, хиба нема зовсим просвиту?

— Есть. На севере Красная Армия дерётся под Харьковом и не сегодня-завтра возьмёт его. Северная группа наших отрядов Семёна Каретникова и Петра Петренко будет пробиваться к ним навстречу. Но сегодня ваш Южный фронт становится наиважнейшим потому, что противостоит главному и самому жестокому врагу — белогвардейцам.

Махно повернулся к Белашу:

— Виктор, бери бразды.

— Товарищи, съезду предлагается избрать президиум. Называйте кандидатуры.

За президиум проголосовали единогласно. Избранные потолпились у стола, решая, кому быть председателем, кому секретарём. Разобрались быстро. В председатели определили Новикова, в секретари — грамотея Зверева.

— Итак, товарищи, — начал Новиков, — предлагается следующая повестка дня. Первый вопрос — выступление товарища Белаша, потом идут прения, третьим вопросом — формирование полков. Принимаем? Пожалуйте, товарищ Белаш.

Белаш встал, покосился на свою записку-памятку, где первой строчкой стояло: «Обстановка». Подумал с неудовольствием: «Ну Махно, перебежал-таки дорогу». Однако пришлось всё же начинать с неё, а чтобы отличалась от махновской, Белаш сыпал цифрами: со стороны Александровска две тысячи петлюровцев, у Май-Маевского четыре с половиной войска, у нас чуть более шести тысяч и половина из них безоружные, а если и есть у кого винтовки, то на неё приходится одна-две обоймы патронов. В сущности, получалось, что воевать нечем.

— ...Но главная наша беда, товарищи, — шумел разошедшийся Белаш, — это разгильдяйство и батьковщина. Надо положить этому конец, слить разобщённые отряды в полки, придать каждому полку свой лазарет, обоз, артиллерию и, что не менее важно, наладить снабжение не только патронами и обмундированием, но и питанием. Всем этим должен заняться оперативный штаб, избранный вашим съездом из самых уважаемых и авторитетных командиров. Приказам этого штаба все полки должны подчиняться беспрекословно. Иначе, Май-Маевский нас просто раздавит.

Белаш сел, и Махно тут же подсунул ему записку: «Умница, Витек! А Правде мы поручим организацию лазаретов».

Белаш покосился на улыбающегося Махно и, выставив руку, показал большой палец, что значило: «Отличная идея!».

Вообще-то лазаретов, как таковых, в отрядах не было, поскольку не было ни врачей, ни фельдшеров. Раненые сами перевязывали себя, чем придётся, прикладывали к ранам в лучшем случае подорожник, а то паучьи тенёта или нажёванный порох. Легкораненых возили с собой на тачанках, тяжёлых оставляли в деревнях на присмотр старухам, а то и девицам: «Вылечишь, будет тебе жених». И нередко такие «жених и невеста» кончали жизнь под саблями врага.

Открывшиеся прения были одинаковы. Выступавшие говорили только о нехватке оружия, патронов и почти никто не заикался о продовольствии. Все, как один, были за объединение, тем более что это сулило лучшее снабжение и порядок.

И только Дерменжи, выступая, не заикнулся о патронах, но, согласившись с мнением об объединении отрядов, сказал:

— ...Тут товарищ Белаш призывал покончить с батьковщиной. Давайте договоримся, товарищи, это высокое народное звание заслужил у нас один человек — Нестор Махно. Остальные — самозванцы. Да, да, и ты в том числе, товарищ Правда, не ховай очи. Отныне звания у нас пусть будут по должностям — комвзвода, комроты, комбат, комполка, начштаба.

— Верно, — крикнуло несколько голосов.

— А батько у нас один — Махно, — кончил Дерменжи и сел.

— Ура, батьке, — крикнул кто-то, и его поддержали присутствующие в зале.

Прения закончились поздно, и съезд решено было продолжить на следующий день, начав с утра формирование полков и назначение командиров. Закрывая совещание, Новиков объявил:

— Товарищи, все, кто не имеет здесь крова, обращайтесь к коменданту Пологов товарищу Липскому, он всех разместит. А завтра к восьми всем быть здесь. Отмечаться у Зверева.

Махно со своими адъютантами и Белашом разместились в отдельной хате недалеко от вокзала. Начальство заняло дальнюю горницу. Адъютанты Лютый, Троян и Лепетченко — в большой передней, где сразу же принялись готовить ужин.

— Давай-ка, Виктор, подумаем над полками, — сказал Махно, присаживаясь к столу. — Если мы это пустим на самотёк, они за неделю не договорятся. А мы уже завтра должны кончать эту говорильню.

— Я уже тут кое-что прикинул. В первый полк я предлагаю новоспасовцев, раздорский и воскресенский отряды.

— Радеешь землякам, Витя, — улыбнулся Махно.

— Радею, Нестор. Я побывал во многих отрядах, и наш новоспасовский самый лучший и по дисциплине и вообще.

— Кого в командиры?

— Я думаю, подойдёт Вдовиченко. Он и старше, и военного опыта у него хватает, не зря же ведь бант «Георгия» на груди.

— А куда же Куриленку?

— А Куриленко прикомандируем к нашему золотому запасу. Он служил в уланах. И как только у нас образуется приличная кавалерийская часть, ему и вручим её.

— Что ж, годится, — согласился Махно. — Давай ко второму полку.

— Во второй полк я предлагаю объединить пологовский, семёновский и кирилловский отряды, а командиром — Дерменжи. Он потёмкинец, революционер и, что не менее важно, весёлый и отчаянно храбрый мужик.

— Подойдёт, — довольно потёр руки Махно. — Весёлость командира — тоже оружие, не говоря уже о храбрости.

В горницу с огромной дымящейся сковородой влетел Троян:

— Товарищи командиры, кончайте с бумагами, они не кормят. То ли дело картошка со шкварками.

Троян быстро раскидал по столу ложки, наломал кусками калач.

Лепетченко разлил самогон по стаканам:

— За что выпьем, батько?

— Ну за... — начал Махно, — шоб дома не журились.

Чокнулись, выпили за «не журились». Налегли на картошку.

Адъютанты ушли укладываться в передней, Белаш примостился на крохотном диванчике.

Постепенно в доме затихло, из передней даже послышался храп.

— Нестор Иванович? — спросил Белаш.

— Да, — отозвался Махно.

— Мне сказали, что вы вчера велели попа сжечь в паровозе. Это правда?

— Правда, Виктор.

— За что вы его?

— Агитировал против войны. Раненым грозился: гореть вам в геенне огненной за грехи. Это раненым-то? Ну, мне доложили, я и велел: в печь патлатого. Лепетченко с хлопцами втащили его на паровоз и в топку.

Белаш вздохнул, Махно спросил:

— Жалеешь, что ли?

— При чём тут жалеешь, Нестор. Жестокость излишняя.

— А моего повстанца дроздовцы на железном листе живьём поджарили. Это как?

— А причём тут поп?

— А при том, что, когда буржуи с нас кровь пускают, он, патлатый, велит не воевать, да ещё грозится геенной огненной. Гори в ней сам. И только.