Сергей Мосияш - Одиссея батьки Махно

— Матросенко Антон?

— Я, — раздалось из строя.

— Запевай.

Ах, как подымает у повстанцев дух песня, которая сложена как бы про них. Хрум-хрум, хрум-хрум — мнут они подмерзший снежок дороги. И воодушевляет она не только поющих. На окраине Гришина возникает фигура человека с ружьём, другая, третья. И вот их уже множество. Они бросаются навстречу идущей колонне:

— Наши-и-и! Братцы, наши!

Сбежались, обнимаются, целуются, словно век не виделись.

— Кто вами сейчас командует? — спрашивает Петренко.

— Да такой в черкеске, в белой папахе.

— Где он?

— Хлопцы, где этот с патронами на груди?

— Сбёг, кажись.

— А где Пётр, ваш командир?

— Казали вин у штабе, у подвале. Брешут, мол, к Деникину хотел.

— И вы верили?

— Да ты шо, чи мы дурни? Сразу казали: брешут большаки.

— Быстрей к штабу, — командует Петренко встревоженно: «Как бы не убили Петра».

И спешит по улице колонна, уже превратившись в сплошной поток, и не держит шаг, и не поёт. Учащённо дышат тысячи ртов, скорей, скорей, скорей. Все понимают, что грозит их командиру в подвале большевистского штаба.

Над штабом красный флаг, но на крыльце уже нет часового. Иван, с маузером в руке, врывается в помещение:

— Хлопцы, туда, — машет по коридору, а сам бежит вниз, в подвал. Очутившись в узком полутёмном подземелье, кричит: — Петро, братка, ты где?

Из-за двери слышится:

— Мы здесь, Ваня.

Он бросается к двери, она на замке. Откуда-то появляется железяка, Иван сам взламывает замок. И обнимает на пороге брата.

— Где он? — спрашивает Пётр.

— Кто?

— Шота.

Из-за спины появляются его адъютанты, у одного здоровенный синяк под глазом. Поднявшись из подвала наверх и узнав, что в штабе никого не обнаружили, Пётр Петренко мгновенно превращается в начальника:

— Так, хлопцы, быстро по городу... Он здесь один в черкеске, в белой папахе. Не должен скрыться. Живого или мёртвого ко мне.

Махно принесли телеграмму, только что пришедшую из Гришина: «Освобождён, приступаю к исполнению обязанностей. Юзовский штаб разбежался начальник Шота за клевету и превышение полномочий расстрелян. Жду указаний Пётр Петренко».

У батьки нет ни секунды времени — от станции Пологи наступают белые, он приказал разобрать пути от станции Гуляйполе в сторону Пологи не менее чем на полкилометра, чтобы не дать белым подогнать бронепоезд. А телеграфист стоит, ждёт.

— Чего ты? — спрашивает Нестор.

— Жду вашего ответа Петренке. Он же там на проводе у аппарата.

Махно хватает лист бумаги, ручку, быстро пишет: «Доколе достанет сил, держи фронт, не теряй контакта с Каретниковым. Действия в отношении Шоты одобряю. Если сможешь, шли нам патроны. Задыхаемся. Воевать нечем. Батька Махно».

Только отпустил телеграфиста, как влетел Чубенко:

— Батька, к телефону, на проводе Пологи.

Махно прошёл в оперативный, взял телефонную трубку.

— Я слушаю.

— Господин Махно? — спросили на том конце.

— Да. Батько Махно.

— С вами говорит полковник Вержбицкий. Вы, господин Махно, разумный человек. Во избежание излишних жертв предлагаем вам прекратить сопротивление и сдать село на милость победителя.

— Вашу милость, господин полковник, мы уже не раз испытали на своей шкуре.

— Но это серьёзное предложение. Ведь в противном случае село будет уничтожено, а все жители перебиты.

— Вот эту милость мы уже проходили, господин Вержбицкий. И поэтому будем драться до конца.

— Это ваше последнее слово?

— Почему? Последнее будет на поле брани.

— Вы глупец.

— А вы подлец! И только, — Махно бросил трубку, кивнул Чубенке: — Пройдём ко мне. Есть дело.

У себя в кабинете, сев за стол, положив руку на разложенную карту, морщась заговорил:

— В общем, так, Алёша, положение у нас, сам видишь, хуже губернаторского. Южный фронт трещит. Пологи сдали, Орехов сдали, боюсь, не пришлось бы и Гуляйполе оставить.

— Что вы, батька, так уж мрачно.

— Не мрачно, а реально. У них артиллерия, конница, бронемашины. А У нас? Патронов нет, а уж о снарядах говорить не приходится. Что нам с ними на кулачки выходить? Поэтому ты сегодня отправишься к Каретникову на север, пусть идёт сюда.

— Но он потребует твой письменный приказ.

— Да дам. Ты слушай. Помимо приказа Каретникову ты получишь мандат с полномочиями на переговоры с красными.

— С большевиками, выходит?

— Выходит, Алексей. Сегодня наш главный враг Деникин, большевики хоть и сволочи, но всё ж революционеры. А сейчас нам надо с ними заключить союз против Деникина, он главная угроза и нам и революции вообще. Выйдешь на Дыбенко, он у Москвы вроде в военных наркомах. С ним и начни, он из матросов, стало быть, поймёт. Старайся договор сводить к военному союзу, а именно — помощь оружием и амуницией. В политические дебри не лезь. Если станут сильно напирать, скажи, мол, такие вопросы у нас съезд решает, я на это не уполномочен. А сейчас, пока я готовлю тебе документы, попробуй связаться с Петренко, может, он чего сможет нам подкинуть.

Положение Гуляйполя в самом деле было отчаянным. Село находилось почти в полном окружении. Станица Гуляйполе несколько раз переходила из рук в руки. На заводе «Богатырь» из ополченцев была сформирована сапёрная рота под командой Ивана Семенюты. В её задачу входило вести работы по строительству укреплений. В проводники ей вызвался Картадзе, назвавшийся инженером, а в действительности оказавшийся засланным от белогвардейцев. Он завёл практически безоружных людей под пулемёты и клинки чеченцев и, вдохновлённый столь удачной «операцией», воротился в Гуляйполе, требуя пополнения.

Махно вызвал к себе начальника контрразведки Льва Голика:

— Возьми этого прохвоста Картадзе и поспрошай, как это ему удалось уцелеть, одному из всего отряда?

Голик знал своё дело, не раз хвастался: «У меня и камни заговорят». Через день явился к батьке, доложил:

— Твой грузин беляк, батя.

— Расстрелять.

— Стану я патрон губить.

И воротившись в свой застенок, зарубил саблей изуродованного ещё в ночных пытках Картадзе.

Махно тут же издал приказ о патрулировании на каждой улице, вменив патрулям в обязанность проверять документы у всех незнакомых людей, а в ночное время требовать пропуск. При отсутствии такового расстреливать на месте. Время военное, село в осаде и без пропуска может быть только шпион. Слишком дорого заплатило Гуляйполе за беспечность.

— Значит, так, Нестор Иванович, — докладывал Чубенко. — Петренко обещал выслать бронепоезд. Но не настоящий, а сделанный из полувагона, на нём трёхдюймовка и пулемёт.

— А снаряды?

— Говорит, около двухсот будет.

— Годится. Дальше?

— Дальше сам намерен идти на Александровск.

— А как же Гришино?