Игорь Ефимов - Бунт континента

5 сентября, 1774

«Вот вопрос величайшей важности, стоящий перед Конгрессом. Если каждая колония будет иметь один голос, этот метод может привести к великому неравенству и несправедливости, ибо пять маленьких колоний с населением сто тысяч человек каждая смогут взять верх над четырьмя большими с населением по пятьсот тысяч. Если мы дадим голос каждому делегату, тоже возникнет неразбериха, ибо одни колонии прислали больше делегатов, чем другие. Неодолимые трудности возникнут перед нами, если мы попытаемся распределять голоса по важности различных колоний — как ее определить? Может быть, вес и значение колоний должно определяться просто числом жителей? Или объемом производимых ею товаров? Или объемом импорта и экспорта?»

Из дневника Джона Адамса

Осень, 1774

«Единство колоний, продемонстрированное во время заседаний Конгресса, самообладание и твердость выступавших, чувство правоты в борьбе с несправедливостью удивили и разочаровали наших врагов здесь, в Британии... Я раньше высказывался за то, чтобы американцы добровольно заплатили за уничтоженный чай. Но сейчас я придерживаюсь другого мнения. Лучше провести подсчет всех податей, которые были вырваны Парламентом из нас под угрозой вооруженной силы, и вычесть из них стоимость утопленного чая. Уверен, что баланс будет в нашу пользу».

Из письма Бенджамина Франклина

Ноябрь, 1774

«Конгресс, принимая закон о запрете экспорта, наносит урон прежде всего нам самим. Очень маловероятно, что мы причиним такой вред населению Великобритании, Ирландии и Вест-Индии, что они присоединятся к нам в борьбе за отмену актов Парламента. Такой закон прежде всего ударит по американским фермерам, и действие его будет длительным. Английский флот пользуется уважением во всем мире. Английские фабрики производят товары, с которыми никто не может конкурировать. Богатство Англии безмерно, ее народ полон энергии и предприимчивости. Ее купцы очень скоро найдут другие источники поставок товаров, нужных населению. Наша зловредность повредит только нам, а англичане перенесут свою торговлю в другие страны».

Самюэль Сибери. «Письма Вестчестерского фермера»

Февраль, 1775

«Петиция Континентального конгресса королю, обращение к англий-скому народу и другие документы, имеющие отношение к Америке, были оглашены в парламенте нового созыва. Начались горячие дебаты, и на стороне колоний выступили самые талантливые ораторы в обеих палатах. Они призывали к немедленной отмене налогообложения, отзыву войск, открытию Бостонского порта, ибо только такие предварительные шаги могли проложить путь к примирению. Но кабинет министров и значительное большинство в парламенте настаивали на строгих мерах, считая, что только они смогут обеспечить подчинение американцев, восстановить спокойствие и утвердить власть британской короны.

Был принят билль, запрещающий колониям Нью-Хемпшир, Массачусетс, Род-Айленд и Коннектикут заниматься рыболовством вблизи острова Ньюфаундленд. Этот акт произвола оставил тысячи несчастных семейств отрезанными от средств существования. Также торговля южных колоний была ограничена одной только Великобританией».

Мерси Отис Уоррен. «История Американской революции»

18—19 АПРЕЛЯ, 1775. ЛЕКСИНГТОН, МАССАЧУСЕТС

Нет, о своих истинных намерениях Габриэль Редвуд не сказал матери ни слова. Ему просто захотелось навестить дядюшку Джонаса в Лексингтоне — только и всего. В прошлом году тот обещал устроить племянника апрентисом к тамошнему часовщику. Вместо этого родители отправили Габриэля на учение в Филадельфию, и он провел там шесть месяцев в конторе квакера-меховщика, учась сортировать и сшивать бобровые, лисьи, беличьи шкурки. Кому теперь нужны полученные им знания, если Континентальный конгресс вот-вот наложит запрет на экспорт в Англию любых товаров, включая меха? В шестнадцать лет пора было овладевать ремеслом, которое будет иметь спрос здесь, в колониях.

Правда, в Филадельфии он также выучился играть на флейте. Пользы от этого не было никакой, если не считать, что отряд бостонских ополченцев-минутменов стал приглашать его на свои муштровки. Платили, конечно, гроши, но Габриэлю нравилось быть в компании взрослых, серьезных мужчин, затеявших — шутка сказать! — тягаться с самой могучей империей в мире. Он выучил несколько военных маршей, и ополченцы, с палками вместо мушкетов, бодро выбивали подошвами пыль из утоптанной площадки за пивоварней. Особенным успехом пользовался «Марш непокорных» — его он исполнял с преувеличенным старанием.

Мистер Редвуд, успешный лесоторговец и заядлый лоялист-тори, нико-гда не разрешил бы сыну связываться с теми, кого он называл бунтовщиками и смутьянами. Но Габриэль уже научился оставлять родителей в неведении относительно многих важных событий в своей жизни. Конечно, он ничего не рассказал им о девушке Сьюзен, встреченной им в Филадельфии. Уходя на собрания ополченцев, говорил, что приятели позвали его купаться в реке. Впрочем, с прибытием в Бостон британских войск собрания местной милиции были все равно запрещены, и флейта лежала без дела в дорожном мешке Габриэля.

Десять миль до Лексингтона он рассчитывал покрыть за три часа. Однако сначала нужно было выстоять длинную очередь на паром, соединявший Бостон с Кэмбриджем. Британские часовые обычно устраивали тщательный до-смотр пассажиров, очередь двигалась медленно. А в тот день доступ к парому почему-то вообще закрыли на четыре часа. Шепотом передавали слухи: идет перевозка солдат на левый берег Чарльз-ривер, и все транспортные суда забраны для этой цели.

Люди томились под солнцем, напирали на натянутые веревки, глухо ворчали. Габриэль прикрыл глаза и стал ждать появления картинок в волшебной трубе, сохранившейся в его мозгу с детских лет. На этот раз первыми появились паруса изящной рыболовной шхуны. Она приближалась вся в солнечных лучах, разноцветные вымпелы плескались на ветру. Вскоре спущенная с нее лодка приблизилась к причалу, и музыканты на берегу заиграли торжественный гимн. Девушка Сьюзен, одетая в нарядное белое платье, вышла на покрытую ковром лестницу. Ступени уходили в вышину и скрывались в прозрачно-голубом облаке. Из него отчетливо доносилась мелодия «Марша непокорных». Кто-то спускался девушке навстречу, ее прелестное лицо светилось улыбкой ожидания. Вдруг облако рассеялось и спускавшийся стал виден ясно-ясно: блестящие черные сапоги, позолоченный эфес шпаги, треуголка и два ряда медных пуговиц на красном мундире. Волшебная труба тут же погасла; разморенная жарой очередь заняла свое законное место в зримом мире.

Габриэль вгляделся в лица часовых. Много было совсем молодых, видимо, завербованных прямо перед отправкой в Америку. Ополченцы-минутмены, маршировавшие под его флейту, любили хвастать друг перед другом, как они будут подстреливать красномундирников, если дело пойдет всерьез. Но Габриэль, как ни старался, не мог разжечь в себе требуемую ненависть к заморским пришельцам. Даже воспоминание о друге Самюэле, погибшем от их пуль пять лет назад во время уличной стычки, не вызывало в нем нужного гнева. Тогда сам Джон Адамс защищал британских солдат в суде и доказал, что толпа напала на них первая, а они только оборонялись. Габриэль по ночам пытался вызвать призрак погибшего друга и расспросить, как все было на самом деле, но друг не являлся.