Любовь Овсянникова - Эхо вечности. Книга 1. Москва–Багдад

— Еще надо крестных найти, — вставил Родион Ильич. — Ну допустим, я по-родственному, соглашусь усыновить тебя в духе, — засмеялся он, — но еще и крестная мать нужна.

На совете присутствовал также Павел Сергеевич, брат Александры Сергеевны, с тревогой переводящий взгляд с одного говорящего на другого.

— Да Клёпу матерью берите. Клёпу! Куда она денется? Согласится! — встрял он в разговор.

— Да, понимаю, — наклонил голову Павел Емельянович. — Чтобы вас недолго тут держать, можно креститься в Москве...

— И что, Клёпу в Москву везти? — опять оживился Павел Сергеевич. — Сидеть там с нею? Придумать такое... Тогда уж лучше в Славгород ехать. А что? — он оглядел притихших собеседников, обрадованный своей неожиданной придумкой. — Там тебя, Павел, с утра выкрестят, а после обеда пойдете свататься — свои же люди кругом, понимающие.

— Хорошо бы, если так быстро. А это будет по канону? — забеспокоился Павел Емельянович.

— Во! Конечно! — Павел Сергеевич подскочил на стуле от нетерпения. — Пойми, в больших церквях существуют очереди, а в селе — благодать. Знаешь, сколько людей придет в церковь? Все село сбежится. Шутка ли сказать — заморский еврей выкрещивается!

— Я не еврей!

— Да какая разница! — махнул рукой Павел Сергеевич. — Все равно людям интересно будет.

— Ну зачем ты его людьми пугаешь? — вступился за родственника Родион Ильич. — Мы договоримся с попом сделать это при закрытых дверях.

— Ну и при закрытых можно...

На переговоры насчет крестной матери для Павла Емельяновича к Клёпе послали Родиона Ильича — красивого и разбитного человека. Он расписал ей все прелести поездки в Славгород, где она ни разу не была. И Клёпа всплакнула.

— Знал бы Иван, что я поеду к его сестре Агриппине... побываю в ее доме... — вытирая слезы, говорила она, — наверное, одобрил бы меня. Он любил ее... Вот и Павлика у нее забрал... на воспитание.

— А вечером Александру Сергеевну засватаем, — соблазнял женщину дальше ушлый молодец. — Красивая она у вас?

— Ой, красивая! — отмахнулась двумя ручками Клёпа. — А уж мастерица какая — не сказать. Все умеет. Портная!

— Значит, вы согласны быть крестной матерью Павлу Емельяновичу?

— Ну... выходит, что согласна. Я и Павлика нашего крестила. Они же почти ровесники.

Нет необходимости описывать поездку в Славгород, крещение Павла Емельяновича и его сватовство к Александре Сергеевне. Все произошло в назначенный день и протекало ровно, тихо, аккуратно — как и любое тщательно подготовленное дело.

Заканчивался апрель 1914 года, весна продолжалась. Свадьбу назначили на 20 июля (по старому стилю это было 7 июля).

Дабы не надоедать будущей родне, Павел Емельянович до самой свадьбы странствовал по России: вернулся со своими новыми друзьями, Орешниковым и Моссалем, в Москву, осмотрел ее, потом поехал в Петербург, а оттуда — на кавказские воды. Короче, гулял и отдыхал.

Медовый месяц молодые провели за границей. В августе отдыхали в Италии, а в сентябре, когда начались модные салоны в Париже, поехали туда. Александра Сергеевна не упускала случая соединять приятное с полезным.

С побега молодой семьи Диляковых в Багдад началась данная книга. Повторно описывать его нет надобности, а лучше с того места продолжить рассказ, напомнив, что в июле 1915 года у молодоженов родилась дочь, которую Павел Емельянович, помня отцовские легенды о Пушкине, назвал Людмилой — в честь одной из героинь русского гения. А 2 августа 1919 года (20 июля по ст. стилю) родился сын, названный Борисом в честь первого русского святого — Бориса Владимировича. Собственно, Глеб Гордеевич, дед Павла Емельяновича, тоже был назван в честь первого русского святого — Глеба Владимировича, брата Бориса.

Пока чета Диляковых с детками добиралась до Багдада, помня страшную бессонную ночь, когда им пришлось отбиваться от банды махновцев, они радовались, что остались целыми да невредимыми. В них еще бурлили те эмоции, те проблемы, которые с каждым шагом отдалялись от них. Им жалко было оставшегося в Славгороде товара... Но потом они подумали, что товар не на улице брошен, а сложен в доме. Это их успокоило. Вдруг Агриппина Фотиевна сможет продать его — если не непосредственным заказчикам по оптовой цене, так малыми порциями на местном рынке. Это еще и лучше будет. Товар долгосрочный, может годами храниться, так что перепадет ей копейка для прожитья. Вот она чуток отойдет от своей очередной простуды, поднимется... Авось до родни в Александровск достанет... Не одна ведь осталась, а с Порфирием, а он все-таки парень, на девушек уже засматривается.

Постепенно они успокаивались, от них уходила тревожная атмосфера опасного этапа жизни, переговоренного и перетертого в мыслях, отодвигающегося в бездонное прошлое. Павел Емельянович всеми своими ощущениями возвращался домой, а на Александру Сергеевну накатывал новый мир — цепкий и жаркий, оранжевый по цвету, овитый флердоранжевым ароматом. Почему-то с первого раза, как она заметила и осознала его отличия, он показался ей непрозрачным, слишком пряным и ярким, огненным, лишенным русской синевы.

— Ой, Павел, не по мне эти пылающие краски, — вытирая лицо, проговорила Александра Сергеевна на подъезде к Багдаду.

— Это цитрусовые отсвечивают, Саша. Очень ароматные.

— Душно тут.

— Дома легче будет, — пообещал Павел Емельянович, — там Тигр рядом, большая река.

Конечно, дома их не ждали. Не будь старая Сара и ее дочери так привычны к огорчениям, так просто впали бы в ступор от неприятной неожиданности. Ведь появление Павла тут, да еще со всей семьей, означало одно — что его не приняла Россия. Неужели завещанное ее мужем дело, которым питались два поколения его предков, которому он посвятил свои помыслы, которое было смыслом жизни самого Павла, не будет исполнено?! Это невозможно! Этого не должно быть никогда! Мужчины их рода не брались за непосильные для них дела.

— Сынок, почему я вижу тебя здесь? — подняв руки с намерением обнять его за лицо, пошла навстречу мать. — Что случилось? Где ты ошибся?

— Здравствуй мама, — Павел дал себя обнять и поцеловать. — Не волнуйся. Я не ошибся. История ошиблась — она напустила на Россию революцию.

— Революцию... — растерянно произнесла мама Сара, когда они зашли в дом и присели друг против друга. — У нас тоже все поменялось, сынок. Эта война привела к такой буче... Ты уезжал, так она уже разгоралась. Помнишь?

— Как не помнить, мама?! Конечно, помню...

— Так вот Германия и Англия спорили, спорили, кто будет тут хозяйничать, да так миром и не договорились. Теперь Англия нас оккупировала! Прямо взяла да и устроила из нас свою колонию. Всю власть забрала себе, арабов выбросила из кресел. Но радоваться нечему, она подмазывается к местным богатеям, чтобы те ее поддерживали. Вот для этого англичане провели земельную реформу. Теперь всем жить стало хуже.