Любовь Овсянникова - Эхо вечности. Книга 1. Москва–Багдад

— Я не могу без работы, Павлуша. Мне нельзя терять свое ремесло.

— Но ты не можешь шить, как простая швея. Наш статус не позволяет этого.

— А если сделать мастерскую?

— Вот над этим я подумаю.

Жизнь в Багдаде очень медленно налаживалась.

Создавать пошивочную мастерскую так, чтобы самой не работать в ней — это нелепица. Любой мастер — если это мастер, а не просто человек, вкладывающий деньги ради прироста, — хочет постоянно развиваться профессионально, создавать новое, обучаться и расти. А для этого надо чувствовать дело руками, самому работать. Деньги не приносят прибыли, если возле них нет творческого человека. Павел Емельянович отказывался понимать это и, выделив на своих площадях помещения под швейное ателье (швейный цех и примерочную), категорически был против того, чтобы его жена мелькала там в качестве работающей собственницы.

Почему-то в обслуживании покупателей за прилавком аптеки он не видел унижения или недостойного занятия, а изготовление одежды считал зазорным для лиц своего круга. Возможно, оказание услуг, к чему относится торговля, он считал более благородной деятельностью, чем ремесленничество, изготовление предметов своими руками? Александра Сергеевна понимала ситуацию так, что аптечное поприще Павлу казалось чистым, основанным на многих знаниях, как бы мы сейчас сказали, более интеллектуальным, а шитье — примитивным пыльным трудом, плебейским.

— Если бы ты в отрочестве сам не стоял за прилавком, то не смог бы впоследствии вести оптовую торговлю, — убеждала мужа Александра Сергеевна. — Вспомни, как ты вел первые консультации с покупателями и как потом этот опыт переносил на тех, к кому ездил за товаром. Вспомни, как вы с Емельяном Глебовичем, твоим отцом, принимали от местных сборщиков заготовленные травы или от крестьян выращенные пряности, а потом ты использовал их слова и доводы в работе со своими потребителями. Было такое?

— Ну, да, было такое, — подумав, соглашался Павел Емельянович.

— И свое дело ты сам контролируешь и ведешь, иначе работники начнут тебя обманывать. Правильно?

— Как это говорят в России — доверяй, но проверяй, — улыбнулся Павел Емельянович. — Правильно говоришь, конечно. Я же хозяин.

— В моей работе происходит то же самое. Если я не буду работать сама, то содержание ателье теряет смысл. Я просто стану надсмотрщицей, контролирующей прохождение заказов. Но даже и для этого необходимо присутствовать в мастерской.

— Русская душа тесно соединяется с православием, а православие — это неустанный труд. В этом есть русский дух. А сила этого духа держится на свободе человека, — сказал муж Александры Сергеевны в ответ. — Я все понял — ты хочешь свободы...

Он был не таким непонятливым, каким иногда прикидывался. И упирался, надеясь, что жена причудничает. Но вот она отдохнет от работы и перестанет думать о ней. Ну не принято у них было женам работать при живом муже! Не мог же он идти против всех традиций. У них в роду и так многое было заимствовано от русского образа жизни, так еще со времен Дария Глебовича, первого основателя, повелось. Теперь и он, узнав Россию изнутри, с радостью укрепил хранимый предками русский дух. Но ведь это в семье, в доме. А то — на виду.

— В конце концов, ты привез европейскую жену, — продолжала убеждать его Александра Сергеевна. — Твои знакомые это знают и будут ждать от тебя чего-то нового, интересного. Скучно им станет, если я заживу по-вашему, словно курица... А потом... к нам ведь пойдут не те тетки, что ходят в чадре, а культурные люди. Тут есть такие?

В конце концов она настояла на своем. Павел Емельянович согласился организовать для нее раскройную комнату и отдельную пошивочную. Только поставил одно условие — чтобы с заказчиками общалась другая работница: обмеряла их, видела раздетыми, прикасалась к их неидеальному телу, проводила примерки, выслушивала пожелания при приеме заказов и прочее.

— Люди не должны видеть тебя в рабочем платье и в переднике, с иголками на отворотах и нагрудных карманах. Сможешь так?

— Конечно смогу, буду переодеваться. Вот только...

— Что еще?

— Мне кажется, что тут у меня будет больше заказов от мужчин... А для них нужны отдельные швеи и отдельный цех. Пока я таких наберу да научу кое-чему... надо бы еще комнату...

Так было организовано крупное ателье индивидуального пошива одежды. Назвали его красноречиво «Русский остров».

— Руссос, Руссос, — сокращали местные жители это название, показывая пальцами на новенькую вывеску и на окна с манекенами в модных одеждах.

Александра Сергеевна ушла в свои заботы. Ей срочно надо было изучать языки: фарси — самый распространенный среди низших слоев населения, затем арабский и иврит. Кстати, об иврите. Она попала в Ирак тогда, когда там активизировались многочисленные сионистские организации, открыто пропагандировавшие свои идеи, обучающие ивриту, организующие молодежные кружки и объединения. В один из таких кружков она каким-то чудом и записалась, что помогло быстро заговорить по-еврейски, а больше ей ничего и не надо было. Правда, заодно она узнала много такого, из-за чего на всю жизнь отвернулась от евреев. Странная у них была этика, отличная от православной — злодейская какая-то.

Дома Александра Сергеевна продолжала осваиваться и изучать незнакомые предметы. Так, она с поварихой закрывалась в кухне и училась готовить блюда из риса, баклажан, сладкого перца, неизвестных в России. И во все бросала петрушку — неведомую ранее пряную траву, которая ей очень нравилась. На Ближнем Востоке основным продуктом питания был рис, самым распространенным блюдом — плов. И ей предстояло этому научиться.

В жарком климате есть не хотелось, и все же она скучала по свинине и уже не могла смотреть на баранину, казавшуюся ей приторной. К тому же от баранины у нее случались расстройства желудка. Выручало куриное мясо. Александра Сергеевна бросала в казан целую курицу, отваривала, а затем, не вынимая ее, на том бульоне готовила украинский борщ. О, как его уплетала вся семья!

А еще тут не ели сметаны, просто не знали ее. Когда же Александра Сергеевна сделала домашнюю сметану и подала к вареникам с творогом, то назвали ее кислыми сливками и в целом одобрили.

В их семье также любили рыбу, особенно форель. Рыбу хорошо прожаривали и подавали с большим количеством перца и помидор. Заливную рыбу они не ели, вообще не ели заливные блюда. Но заливной судак и студень из курицы, приготовленные Александрой Сергеевной, всем понравились.

Хлеб там предпочитали белый, основной горячий напиток — чай.

Чтобы не упустить эту деталь, скажу к месту, что даже в послевоенные годы в Славгороде еще не знали баклажан, перца и петрушки. Их выращивала на своем огородике только Александра Сергеевна. Борщ с петрушкой, которым она угощала подруг на вечерних посиделках, им очень нравился, но они понятия не имели, за счет чего у него такой приятный вкус. Они расхваливали Александру Сергеевну как отличную кулинарку, создали ей славу невиданного знатока экзотических блюд, так что без ее консультаций во всей округе не обходились готовки свадебных и поминальных столов — она знала обряд, ритуальные яства... ну и восточные секреты вкусного приготовления пищи.