Доминго Сармьенто - Факундо

История с Гутьерресом на этом не закончилась. Через пятнадцать дней получен приказ под конвоем отправить его в изгнание. Сделав при­вал, разжигают очаг в одной хижине, чтобы приготовить ужин, и Гутьер­рес услужливо помогает раздувать огонь. Тут офицер бьет его палкой, подоспевают остальные, и мозги несчастного летят во все стороны. Не­медленно отправляют часки [277] к губернатору Моралю с извещением, что преступник при попытке к бегству... Офицер не знал грамоты, а среди походного провианта он вез из Ла-Риохи так и не распечатанный кон­верт с приказом спровадить несчастного за пределы провинции.

Вот основные события, сопровождающие подготовку Факундо к объ­единению страны, но то была всего лишь репетиция, еще не настало вре­мя для соединения сил всех пастушеских областей, чтобы в битве родилась новая форма Республики. Росас уже верховодит в провинции Буэ­нос-Айрес; у него еще нет ни имени, ни титулов, однако, он действует, подстрекает, мутит воду. Конституция, предложенная конгрессом, отвергается всеми поселениями, находящимися под влиянием каудильо. В Сантьяго-де-Эстеро появляется гонец, одетый согласно установленной форме, Ибарра принимает его в манжетах и в чирипа. Ривадавиа отказывается от президентского кресла по той причине, что воля народа на стороне оппозиции ; «но вандалы сожрут вас»,— добавляет он при проща­нии. Правильное решение! Ривадавиа выполнил свою миссию, введя у нас конституционализм Бенжамена Констана со всеми его пустыми разглагольствованиями, диатрибами и смехотворными нелепостями. Но ему было неведомо, что, когда под угрозу поставлены цивилизация и свобода народов, правительство обязано перед богом и грядущими поколениями взвалить на свои плечи тяжкий долг — действовать; ни милосердия, ни сострадания не вызывает тот, кто бросает на произвол судьбы нацию, обрекая ее на три десятилетия опустошений и подставляя под нож перво­го встречного, готового обезглавить ее, растерзать на куски! Народы, пе­реживающие детский возраст,— это дети, которые не умеют предвидеть события, ничего не знают, и необходимо, чтобы взрослые, всё видящие и всё понимающие, те, кто наделен высокой способностью осознавать ход вещей и их смысл, выполняли роль их отцов. Вандализм на самом деле сожрал нас, и весьма печальна слава того, кто сумел предсказать это, но не приложил и малейших усилий для предотвращения случившегося.

Глава IX

СОЦИАЛЬНАЯ ВОЙНА

Il y a un quatrieme element qui arrive: ce sont les barbares, ce sont les hordes nouvelles, qui viennent se jeter dans la societe antique avec une complete fraicheur de moeurs, d'ame et d'esprit, qui n'ont rien fait, qui sont prets a tout recevoir avec toute l'aptitude de l'ignorance la plus docile et la plus naive. Lerminier [278]

ТАБЛАДА

Президент пал [279]под свист и издевательства соперников. В парламент­ской борьбе побеждает Доррего, находчивый вождь оппозиции Буэнос- Айреса, друг правителей глубинных районов, которому они оказывают покровительство и поддержку. За границей создается впечатление, что победам Республики пришел конец, и, хотя ее армия не терпит пораже­ния в Бразилии, все ощущают потребность в заключении мира. Сопро­тивление вождей провинций ослабило армию — республиканские отряды разгромлены либо ослаблены из-за противодействия их пополнению. Ка­жется, что в провинциях установился покой, но это обманчивое впечат­ление; земля словно колеблется под ногами, странные слухи мутят безмятежную гладь. Со страниц газет сверкают зловещие сполохи, грозные намеки таятся в статьях, которые каждодневно публикуют оппозиция и власти.

Правительство Доррего чувствует, что начинает постепенно утрачивать опору — вокруг него пустота: партия города , называющая себя федералистской и поддерживающая его, уже не может с прежней уверенностью удерживать позиции после краха президентского правления. Правитель­ство Доррего не решило ни одного вопроса из тех, что рассекли Респуб­лику на враждебные лагеря, напротив, оно продемонстрировало полную беспомощность федерализма.

Доррего прежде всего — это портеньо, и что ему до провинций? За­ниматься их проблемами означало бы объявить себя унитарием , то есть сторонником национального единства. Доррего же пообещал каудильо и народу, что, насколько сумеет, будет укреплять власть первых и защи­щать интересы вторых; однако, получив власть, «какое нам дело,— гово­рил он в узком кругу,— что местные тиранчики гнетут народ? И что для нас те четыре тысячи песо, которые мы ежегодно отдаем Лопесу, и во­семнадцать тысяч, получаемых Кирогой? У нас есть порт и таможня, они приносят нам полтора миллиона, а ведь глупец Ривадавиа хотел пре­вратить их в источник национального дохода!» Напомним: смысл само­изоляции сводится к коротенькой формуле: «каждый за себя». Могли ли предвидеть Доррего и его сторонники, что в один прекрасный день про­винция явится в столицу, чтобы отплатить Буэнос-Айресу за то, что он отказался принести ей цивилизацию; город лишь презирал отсталость и варварство глубинки, и ей предстояло наводнить улицы Буэнос-Айреса, утвердиться в городе и раскинуть свой лагерь в Форте.

Будь Доррего и его сторонники позорче, они смогли бы разглядеть опасность. Провинция была под боком — у городских ворот, ожидая свое­го часа. Со времени президентского правления декреты гражданской власти наталкивались на неодолимое сопротивление окружавших город по­селений. Доррего использовал в своих интересах их враждебность, и когда его партия победила, он наградил своих союзников от имени Главнокомандующего сельских военных округов. Не правда ли, какая же­лезная логика в том, что подобный титул — это непременная ступенька для каудильо на его пути к власти. Там, где не существует, как в Буэ­нос-Айресе, такой официальной ступеньки, изобретают какие-нибудь под­мостки, словно для того, чтобы, прежде чем волк проникнет в овчарню, повязать его во всей красе и увековечить в памяти.

Позже Доррего понял, что начальник военного округа Росас, заставив­ший пошатнуться устои президентской власти и столь способствовавший ее низложению, был постоянно противодействующим правительству рыча­гом, и после падения Ривадавиа он продолжал свою разрушительную ра­боту уже против него самого. Доррего и Росас с угрозой следят друг за другом. Все окружение Доррего помнит его излюбленную фразу: « Хитрый гаучо! Пусть себе резвится, я уничтожу его, когда он меньше всего будет этого ожидать». На это рассчитывали и все Окампо, чувствуя на своем плече мощную лапу Кироги!

Равнодушный к нуждам жителей провинций, лишенный крепкой опо­ры в федералистах города и слабосильный в борьбе с крепнущей пампой, которую он призвал на помощь, Доррего после прихода к власти стремится привлечь на свою сторону побежденных унитариев. Но партии не обладают ни милосердием, ни даром предвидения. Унитарии лишь по­смеиваются себе в усы, плетут заговор и твердят: «Доррего зашатался — пусть валится». Они не отдавали себе отчета, что вместе с Доррего они отталкивали и тех, кто хотел стать посредником между городом и пам­пой, не понимали, что чудовищу, от которого они бежали, нужен был не Доррего, а город , гражданские учреждения, они сами как высшее во­площение цивилизации. Вот при таком положении вещей после заключе­ния мира с Бразилией прибывает первая армейская дивизия под коман­дованием Лавалье. Доррего знал настроения ветеранов Войны за незави­симость, седеющих под тяжелыми шлемами, покрытых ранами, но едва дослужившихся до званий полковника, майора, капитана; хорошо еще, если двое или трое из них получили генеральскую ленту. Между тем в глубинных провинциях десятки каудильо, никогда не переходившие гра­ниц Республики, за четыре года проходили путь от злого гаучо до гене­рала и, захватывая целые области, становились, наконец, абсолютными суверенами. К чему искать иные причины жгучей ненависти, кипевшей под латами ветеранов? Что могло сдерживать их после того, как новый порядок помешал им, как они мечтали, пройти с развевающимися знаме­нами по улицам столицы Бразильской империи?