Доминго Сармьенто - Факундо

Зерно «Факундо» было посеяно в самой первой его работе, напеча­танной в чилийской газете «Меркурио». Публицистическая статья-очерк называлась «12 февраля 1817 года» и подписана была следующим обра­зом: «Лейтенант артиллерии, участник сражения при Чакабуко».

В 1817 г., когда при этом чилийском местечке освободительная аргентин­ская армия под командованием Сан-Мартина разгромила испанские войска, Сармьенто был ребенком, но в том сражении участвовал его отец. Восприняв наследие Майской революции, он смело принимает на себя отцовский военный ранг. Подвиги аргентинских офицеров и солдат-гаучо, сломивших испанский деспотизм, противопоставлены покорному подчинению народа новому деспотизму, сковавшему страну и уничто­жающему наследие Майской революции,— диктатуре Росаса. Росас не персонифицирован, это скорее символическое обозначение исторического зла, корни которого неясны. Вскоре Сармьенто печатает публицистиче­скую статью «Эмигрант», где, исповедуясь в трудностях душевной жизни изгнанника, снова обозначает диктатора как пока не совсем явную цель его размышлений. Росас — это хищный зверь, тигр, терзающий Арген­тину.

В чем загадка крутого поворота от солнца Мая — к ночи диктатуры? В чем загадка силы Росаса, перед которым покорно смирились арген­тинцы? Именно так через пять лет будет поставлен этот вопрос в «Факундо»: террористическая система Росаса, варварство, заполонившее страну,— это таинственный Ла-Платский Сфинкс , или, как он пишет прямым языком интеллигента-плебея, «полутигр-полубаба». Как извест­но, Сфинкс пожирал тех, кто не мог разгадать его загадки: это ждет Аргентину и того, кто не найдет ответа на вопросы, поставленные ее историей.

Итак, цель — современная история аргентинской нации, народа. Жанр? — Жанр родится как воплощение, как самореализация мыслящей личности...

Проекты «поколения Мая», стоявшие на, казалось, столь прочной основе идей Просвещения, рухнули в кровавую смуту. Абстрактный ме­ханистический рационализм не удовлетворяет ни «поколение 1837 года», ни тем более самого Сармьенто. От Просвещения он наследует твердую веру в прогрессивную направленность исторического процесса, но путь в будущее уже не представляется гладко накатанной дорогой. Образ исто­рии как бушующего океана не случаен в «Факундо»: нации бьются в кон­вульсиях, каждая в полной мере познает на себе воздействие враждеб­ных сил истории. Историческое зло неизбежно, но оно само по себе про­виденциально, ибо готовит дорогу добру, прогрессу, победа которого точно так же провиденциальна. Однако прогресс не победит сам собой —за него надо бороться, а чтобы бороться, необходимо разгадать загадку Сфинкса. Таков круг основных идей Сармьенто, лежащих в осно­ве исторической концепции «Факундо», строящейся как разгадка загад­ки Сфинкса истории, как поиски того слова, которое обозначит, назовет зло, вскроет его природу.

Романтики, Эчеверриа взяли из романтизма необходимую фундамен­тальную идею: нации имеют свою «душу», свою историческую индиви­дуальность. Сармьенто, разгадывая тайну Сфинкса, делает следующий решительный логический шаг. Он задает вопрос: в чем сущность «спо­соба существования нации», из чего и как складывается ее индивидуаль­ность, каков ее состав, что ее формирует и что ее воплощает? Раздумы­вая над этими вопросами, он с неизбежностью приходит к мысли, что национальная индивидуальность воплощается в самом типе националь­ного человека. Несмотря на очевидную простоту, это был выдающийся шаг.

Эчеверриа в поэме «Пленница» воссоздал индивидуальность природы Аргентины — образ пампы, но в ней он не увидел человека; Альберди в своих первых опытах — «Описательные заметки о Тукумане» (1834) — изучал обычаи в связи с природой, средой, но то были лишь робкие наметки; Хуан Мариа Гутьеррес был одним из первых, кто в романтически-колористическом ключе обратился к фигуре гаучо, странст­вующего в пампе на своем коне, но его гаучо декоративен, он — не на­стоящий. Сармьенто первым и целенаправленно поставит вопрос о национальном типе человека, обнаружит его в гаучо, а в гаучо... «варвара».

К этому он движется, усваивая и осмысливая такие положения и ка­тегории философско-исторической мысли того времени, как воздействие среды и расово-этнического фактора на «характер» народов, на их общественную жизнь и историю (идеи Гердера, воспринятые через сочинения Кузена, Жуффруа и др.); «социальная война» (В. Кузен); «великий», «репрезентативный» человек как высшее воплощение смысла и содержания истории (идея Гегеля, воспринятая через В. Кузена); наконец, об­общающая антиномия, на которой строится все здание «Факундо»,— история как борьба взаимоисключающих сил «варварства» и «циви­лизации».

Часто утверждается, что антиномия «варварство—цивилизация» была почерпнута Сармьенто из творчества Фенимора Купера, действие рома­нов которого происходит на так называемом американском «фронтире», где идет борьба англосаксов с индейцами. Но очевидно, что Ф. Купер повлиял скорее на конкретное изображение сценария действия: пампа, опасности, «дикари»... В принципе же идею «варварского» состояния аргентинской нации сформулировал еще Э. Эчеверриа, и фигурирует она в «Социалистическом учении», где говорится об «эмбриональном периоде» формирования собственной культуры. Но у Сармьенто эта антиномия об­ретает еще более широкий размах и уходит своими корнями к культур-философской мысли Просвещения (прежде всего к Монтескье), к обшир­ному пласту французской литературы XVIII в. на темы путешествий в страны «дикарей» и «варваров» и одновременно к собственно испанской и испаноамериканской культуре колониального периода вплоть до XVI в., когда происходят открытие и конкиста Америки.

Тогда, в XVI в., вспыхивает первая полемика о сущности открытого Нового Света и его населения — люди они, «нелюди» или «варвары», и если «варвары», то какой «степени» [476]. Идея «варварства» индейцев, которой противостояли гуманисты того времени во главе с Б. де лас Ка­сасом, выдающимся защитником индейцев, служит оправданием коло­ниального «протектората» Испании над ними. Вторая полемика на тему о сущности Нового Света и его населения, уже не только индейцев, но и метисов и самих креолов, начинается во второй половине XVIII в. и растягивается вплоть до начала Войны за независимость. Во втором туре полемики идеям о «варварстве» населения Нового Света противостоит уже зреющее самосознание испаноамериканцев. О том, что Сармьенто был прекрасно ориентирован в этих перипетиях духовно-интеллектуаль­ной истории Испанской Америки, говорит его статья «О колониальной системе испанцев», где он вспоминает эти споры и присоединяется к сто­роне, утверждающей «варварскую» и враждебную цивилизации природу индейцев. Прямая противоположность филоиндейским настроениям поко­ления Майской революции, поколения утопистов! Только теперь понятием «варварство» охватываются и испанцы, отсталый и «варварский» народ Европы. Одним словом, Сармьенто связывает старинную концеп­цию «варварство—цивилизация» с современными идеями о воздействии расово-этнического и природного начала на сущность человека, народа и превращает ее в метод системного мироосмысления с позиций идеала европейско-буржуазного прогресса. Всему этому кругу представлений, категорий, положений и предстояло соединиться в таком жанре, который охватил бы все стороны действительности, вместил бы все способы изъяснения изучаемого мира, но из побуждений не чисто научных, фило­софских или художественных, а глубоко практических.