Доминго Сармьенто - Факундо

Мифологизирующий характер мышления Сармьенто был хорошо понят аргентинским писателем Э. Мартинесом Эстрадой, который заме­тил: «Ему необходимо, чтобы события, как и пейзажи, имели свой об­лик, чтобы они говорили на языке человека. Сармьенто — мифопоэт, который силы природы делает богами или демонами..»; ему свойствен­на «своего рода антропоморфическая манера судить о фактах экономи­ческих и культурных» [483]. И в самом деле, ведь даже в заглавии «Фа­кундо» Сармьенто написал: «...физический облик Аргентинской Респуб­лики»! Способ художественно-интеллектуального постижения мира, созданный писателем-философом XIX в., в главном оказался сходным с методом освоения мира мифологизированным сознанием создателей «исконного» эпоса. Метод этот включает в себя целый ряд метафори­ческих искажающих операций: образ природы отражает черты состоя­ния общества, а само общество и человек оказываются слепком с обра­за природы. Таков и образ Факундо — редуцированный до человека-варвара образ дикой природы, слепок с нее, созданный в соответствии с представлениями о варварском обществе. Замкнутая цепь метафори­ческих опосредований, повторяющих путь теоретической мысли (общест­венные отношения — природа — человек — общественные отношения), и создает эпический универсум, где «все происходящее пронизывается необходимостью» [484]. Правда, в центре его у Сармьенто стоит не бог, а мистифицированная причина, но ведь мистифицированная причина — это и есть бог, рок, судьба. Органическое родство философского метода Сармьенто и исконного народно-фольклорного осмысления действитель­ности в конечном счете предопределило органичность и силу его обра­зов.

Каково происхождение сармьентовского человека-тигра, человека-ягуара? Классическая мифология? Сфинкс? Конечно, в какой-то мере его можно рассматривать как очередной парафраз — ведь античная классика играет важную роль в стилевом и образном составе «Факундо», однако корни его в той же «почве», откуда извлек Сармьенто свое­го героя. Ведь, напомним, Тигром Пампы Факундо звали в народе. Генерал унитарий Хосе Мариа Пас, на которого Сармьенто делал ос­новную ставку как на возможного победителя Росаса, писал в своих «Воспоминаниях» о том, что солдаты из его армии дезертировали, когда узнавали от местных жителей, что в отрядах Факундо есть капианго — люди-оборотни, превращающиеся в свирепых ягуаров [485]. Одним словом, прежде чем Факундо стал героем книги Сармьенто, он стал героем народного творчества, и он не остался всего лишь безжиз­ненным гомункулусом, потому что писатель опирался на народно-кол­лективный эстетический опыт. Ведь если народ признал Факундо своим героем, то кто же может быть более типичным гаучо-аргентинцем?

Аргентинский историк литературы Р. Рохас писал: «В части собст­венно биографической жизнь Факундо Кироги, рассказанная без ссы­лок на документы и исторические сочинения, состоит из ряда последо­вательных историй устной традиции» [486]. И действительно, сам автор неоднократно обнаруживает легендарный источник своих сведений классической формулой «Рассказывают, что...». Известно, что Сармьен­то специально собирал устные свидетельства, побуждал собирать их своих информаторов, и те присылали ему из Аргентины в Чили запи­си, воспоминания, одним словом, то, что в целом можно назвать «эпи­ческой молвой» (см. Примеч. 2 к Предуведомлению автора). Молва же с необходимостью преобразовывала, искажала образ героя в соответст­вии с коллективной эстетической и этической нормой, «распыленной» в народной психологии и находящей концентрированное выражение в типовых жанрах народного творчества. В Аргентине таким жанром был романс-корридо об убийствах. Один из таких романсов, посвящен­ных Факундо, и вошел в традицию под названием «Тигр Пампы».

То, что Сармьенто прекрасно знал народное искусство, не подлежит сомнению — ведь сведения о нем, приводящиеся в «Факундо», уникаль­ны по своей точности и полноте. Эстебан Эчеверриа выдвинул тезис о том, что для создания национальной литературы необходимо обратить­ся к народной песне, а Сармьенто сделал это практически. Вся II гла­ва «Своеобразие аргентинцев и их отличительные черты», следующая за главой об особенностях географии, природы Ла-Платы и бросающая свет на дальнейшие сюжеты, построена фактически на основе представ­лений народа о самом себе. Центральные среди выведенных здесь Сармьенто народных типов — это «злой гаучо» и певец, сливающиеся в единый образ высшего представителя народного мира. «Злого гаучо» Сармьенто описывает согласно поэтике романса об убийствах: это не бандит, а социальный изгой, вынужденный скрываться от властей из-за того, что невольно совершил убийство. Происшедшее лежит на его совести грузом памяти — ведь это не обдуманный разбой, а «не­счастье», невольный грех. Полная противоположность идее Сармьенто о том, что гаучо равнодушно убивает и равнодушно наблюдает смерть! «Злым гаучо» именует Сармьенто и самого Факундо. Конечно, иденти­фицировать образ народного героя и образ Факундо невозможно. Чтобы представить Факундо отталкивающей фигурой, романтическим «злодеем», Сармьенто рисует его едва ли не патологическим типом, переходя через границы романтизма в натурализм, но не подлежит сомнению, что в из­начальном наброске его жизни он искаэюает реальную фигуру Хуана Кироги в соответствии с поэтикой романса об убийствах.

Реальный Хуан Факундо Кирога происходил из богатой семьи помещиков-скотоводов, а Сармьенто говорит о его едва ли не народном происхождении, рисует его в черных красках и в то же время то пря­мо, то исподволь уравновешивает негативные черты характера своего героя чертами своеобразного романтического благородства и даже чув­ствительности, чертами эпической героической необузданности и от­чаянной смелости. Теоретически заданная изначальная одномерность образа Факундо постоянно нарушается, и происходит это потому, что, будучи примерным злодеем, он является и идеализированным народным героем, о чем в одном из эпизодов «эпического буйства» прямо пишет Сармьенто.

Особенно ярко тесная связь с народной традицией обнаруживается в главе о гибели Факундо «Барранка-Яко!!!», хотя характер ее неясен для исследователей: то ли Сармьенто использовал народный романс об убийстве Кироги, то ли рассказ Сармьенто послужил источником для народной песни. Скорее всего, верно первое предположение. Сармьенто, видимо, не просто использовал этот романс, а прозифицировал его, но не в целях использования исторических данных (подобно тому как это делали средневековые историки в отношении испанского эпоса), а в целях художественных. Раскрывая здесь реальные обстоятельства заговора против Факундо, Сармьенто выступает как историк-аналитик, а саму историю его гибели изображает как едва ли не гибель героя трагедии, соперничающего со своей судьбой и гордо бросающего ей вы­зов. В мощном финале гибнет уже не враг Сармьенто, а народный ге­рой и любимое детище самого писателя. Пронзительной нотой звучит в финале тема убийства ребенка, ехавшего вместе с Факундо...